— Что? — насторожился «отец».
— Если эта моя сестра слабая, то может быть это печальное событие… окажется в чем-то и полезным. Порой серьёзные потрясения помогают заново оценить мир вокруг, а также своё в нём положение. Есть у меня некоторые мысли на сей счёт, которые ей во вред точно не пойдут. Только нужно для начала немного поразмыслить. А заодно и с самой сестрой поговорить. Посмотреть и оценить, как она сейчас, когда успела уже немного отдохнуть.
— Опять ты что-то задумал.
Прав Родриго Борджиа, ещё как прав. Только тут вся штука в том, чтобы это самое понимание ограничилось лишь частью, а вот оставшееся так и осталось в тайне от всех.
— Я всегда думаю, отец. И плоды размышлений ещё ни разу не подвели нашу семью. Посмотри на Лукрецию, ставшую воистину бриллиантом. На Джоффре, который пусть и не хватает звёзд с неба, но способен на исполнение приказов и понимание надобности тех или иных поступков. И это я лишь о тех, кто совсем семья, не о дальних родственниках и не о приближённых. Да и мать после прошедшей реформы получила то, о чём раньше и мечтать не могла. Потому и стала такой… умиротворённой. Спокойной.
— Но есть ещё Хуан. Тут тоже твоё влияние сделало из него то, чем он является теперь.
— Он сам с собой это сделал. Винить кого-либо в своих бедах… это так ему свойственно. Уж прости, что скажу ещё кое-что, но очень уж момент подходящий выдался. Не останови я его тогда, он бы разорвал семью изнутри своей не рассуждающей жадностью, завистью и беспочвенной гордыней. Не гордостью, а гордыней, то есть пустой, надутой и воспаряющей, словно воздушный шар, что лопается от попавшего в него картечного залпа.
— Ты умеешь быть жестоким и к родной крови.
— Как врач, отсекающий то, что нельзя спасти, — парировал я. — А вот Изабеллу нужно не спасать, всего лишь поддержать и дать новые опоры. Тогда она не станет так переживать из-за того, что несколько кусочков мозаики выпало из общей картины памяти. А там всё вернётся, я в этом уверен. Да и ты мне поможешь, и Лукреция. Верно, отец?
— Умеешь убеждать.
— Стараюсь.
— Вот тогда и иди, утешай сестру. Я уже постарался, она даже успокоилась. Вроде бы.
Вот и пойду. Предварительно обняв, тем самым исполняя «сыновний долг», которого нет. Зато есть вполне себе реальное уважение к этому сильному и цельному человеку, который добился практически невозможного и в моём, знакомом с детства варианте истории. Тогда ему не хватило лишь капельки удачи или ещё нескольких лет отпущенного высшими силами срока жизни. Здесь же… Да, здесь у него получилось даже больше того, на что он рассчитывал. Впрочем, тут уже вопросы философского характера, а мне сейчас мало-мало не до них.
Вхожу в одну комнату. небрежным жестом приказывая ещё одной служанке оставаться там. где она и находится. хотя нет… лучше отослать туда. откуда я пришёл — ушки то у подобных девочек всегда на макушке и греть их у дверей они очень любят. Изабелла же прежняя, настоящая, как-то не имела привычки реально заботиться о подобном, да и скрывать ей, по большому счёту, нечего было. Разве что мимолётных любовников, ну да то нигде не секрет и ни разу не тайна. И вообще, такого рода развлечения и до реформ церкви не являлись редкими, просто скрывались куда более серьёзно. Прикладное лицемерие в лоне христианства — это ж дело абсолютно нормальное, естественное даже. Говорят одно, делают другое. думают вообще третье, а уж чего пытаются добиться, тут все боги и демоны не всегда разобраться в состоянии. Ай, пофиг!
Захожу в спальню, предварительно постучавшись и получив разрешение войти. Голос… встревоженный такой. По настоящему или?.. Нет, всё же «или». Стоило мне оказаться внутри. А сама Изабелла, профессионально так двигаясь, выглянула наружу, убедилась, что в той комнате уже никого нет, после чего закрыла дверь, отгородившись тем самым довольно толстой преградой.
— Как тело, не беспокоит?
— Непривычно, но я справляюсь, — вздохнула старая боевая подруга, с размаху плюхаясь на кровать. — Точно никто не слушает? А то я, начитавшись всякого про тот же Лувр и прочие дворцы с потайными ходами и слуховыми отверстиями, тревожусь.
— Тут ничего нет. Вообще. Ни у тебя, ни у других членов семьи. Постоянно проверяется, а проверяющие знают, что бывает с теми, кто пытается услышать или увидеть им не полагающееся.
— Хорошо. Но другого от тебя и не ждала. Память… никак не свыкнусь, что есть моя, а есть не очень. И этот… отец приходил. Беспокоится, переживает, но глаза такие внимательные, как у следака с десятками лет опыта. Бр-р! И эта, которая теперь моя сестра. Я помню, как ты меня натаскивал. Так вот она действительно как родственница. Гляжу на неё, а вижу словно себя в зеркале. Только лицо другое. конечно.
Чутьё как оно есть. Сразу опознаёт действительно опасных людей.
— Правильно. Отец, Лукреция да ещё Бьянка — это те трое, которые самые сейчас для тебя важные. Это я насчёт того, что вести себя с ними придётся предельно осторожно. И вот что я придумал, благо про частичную потерю памяти ты и сам неплохо так начала.
— Я вся внимание…
Не сомневаюсь. Слушать Элис всегда умела. Вот и сейчас делала это в своём стиле — сперва полным пакетом, лишь затем задавая серию уточняющих вопросов, коих хватало. Я стремился не тянуть кота за хвост, ведь целый день и даже несколько часов сидеть тут тет-а-тет не следовало, а то беспокоиться начнут остальные Борджиа. Сильно так, особенно «отец» и Лукреция, да и супруга моя, она тоже склонна переживать, но больше на эмоциях. Куда ни кинь, а всюду… не клин, разумеется, но необходимость вывода Изабеллы в люди. Аккуратного такого, под присмотром, но вывода. Со всеми сопутствующими защитными барьерами, о которых я уже успел упомянуть при разгвооре с Родриго Борджиа. Есть на что переключить внимание окружающих и приглушить возможные подозрения.
Однако пока время ещё оставалось. Для чего именно? Хоть краем, но затронуть вопросы глобального масштаба, от которых я лично прятаться не собирался.
— Я оказался тут, теперь ты. И кто знает, были ли подобные нам. А знать было бы весьма полезно сразу по нескольким причинам. Понимаешь, по каким именно?
— Ты да я, а кто ещё? — саркастически так хмыкнула Изабелла. — Угроза. А ещё твой интерес ко всему необычному. Практический. Только какой, этого я пока не осознала.
— Шкурный. Большой. Если мы с тобой оттуда сюда, то что будет потом? Тут алхимики хоть и есть, но ничего общего с накрученными вокруг них мифами они не имеют. Про Философский камень только крики, а толку ноль. Теперь понимаешь?
— Вот ты на что нацелился. Серьёзная цель!
— А по мелочи мы с тобой сроду не работали. Сейчас же тем паче грешно, с такими-то ресурсами. Сейчас два… нет, уже три королевства.
— Как думаешь, получится из меня Нефертити? Или Клеопатра?
И позу приняла горделивую такую. На пару мгновений мне даже показалось, что кресло превратилось в трон, а сама Изабелла-Алиса обзавелась особым, полагающимся к трону нарядом. Мираж, конечно, но зато какой внушительный.
