– Какое кресло? – с интересом переспросила Лиля. – Вы понимаете, о чем они говорят?
– Потом, потом! – опомнилась Надежда. – Слушайте! Важно ничего не пропустить!
Между тем в четвертом номере разговор пошел на повышенных тонах.
«Вы нашли его? – кипятился немец. – Вы его видели? Отчего вы не принесли мне фотографию!»
«Оттого, что, когда я его увижу, я и сам его прекрасно узнаю!» – Шершень тоже повысил голос.
«Что вы хотите этим сказать?»
«Только то, что я – не полный лох, каким вы, по-видимому, меня считаете».
«Что есть лох?» – Немец вдруг очень плохо заговорил по-русски.
«Придуривается», – поняла Надежда.
Очевидно, Шершень тоже это понял.
«Хватит вилять! – рявкнул он. – Говори как есть!»
«Что вы себе позволяете? – холодно заговорил немец, теперь почти без акцента. – Мы заключили договор. Вы должны были отыскать кресло, и когда я убедился бы, что оно – то самое, вы должны были проводить меня туда, в тот дом. Или доставить кресло в более удобное место. Это нужно было сделать тайно, без лишнего шума и крови. Вас рекомендовали мне как первоклассного профессионала. И что вышло? Вы устроили там черт-те что, убили постороннего человека, теперь рядом с нужным нам домом крутится полиция…»
«Она не крутится, и труп нашли совсем в другом месте, – перебил его Шершень, – но… вынести кресло не представляется возможным. Хотя хозяйка дома сейчас в больнице, там находится ее родственница, и я, кажется, знаю…»
– Он вас вычислил! – Лиля снова пихнула Надежду в бок.
«Вы должны сказать, за каким чертом вам понадобилось это кресло!» – потребовал Шершень.
«Ага, сейчас, – совершенно по-русски ответил немец. – Мне нужно то, что находится в этом кресле, но что именно – я вам не скажу, потому что не доверяю…»
– Сокровища! – ахнула Лиля.
– В сиденье кресла она зашила свои бриллианты! – перефразировал Сима слова из бессмертного романа.
«Вряд ли там можно что-то зашить. По-крайней мере объемное», – тотчас подумала Надежда, вспомнив, что сиденье кресла на чердаке все разодрано от старости.
«Так что ваша задача по-прежнему – отыскать кресло, – твердо произнес немец, – и желательно, без новых трупов».
– Ну и ну! – Лиля уставилась на Надежду прокурорским взглядом. – Вы ничего не хотите нам рассказать?
– Лиля! – Надежда прижала руки к сердцу. – Все расскажу тебе первой, но потом!
– Вы так говорите…
– Лиля, я тебя когда-нибудь обманывала?
– Не-ет…
– Ну и ладно! Мне домой надо, там Рози одна с утра сидит…
С этими словами Надежда выскочила из машины и помчалась по Литейному проспекту, голосуя проезжающую маршрутку.
Ганс проснулся от стука в дверь для прислуги.
Он уже давно спал не раздеваясь и всегда держал возле кровати заряженный пистолет – с тех пор, как последние части вермахта оставили соседний городок.
Передовые части русских еще не подошли, и вокруг замка царило страшное, напряженное затишье, как на море перед самым штормом. И еще вокруг сновали шайки мародеров, как это всегда бывает в мертвой зоне между арьергардом отступающей армии и авангардом наступающей.
Ганс понимал, что прежняя жизнь кончена и больше никогда не вернется – но не хотел пасть от руки какого-нибудь бандита.
Впрочем, какая разница – от руки неизвестного бандита или от пули русского солдата… но сейчас стучали в заднюю дверь, а когда придут русские – они войдут через парадный вход и не будут стучать так деликатно.
Ганс подошел к двери и посмотрел в глазок.
На улице лил дождь, и под этим дождем стоял озябший, ссутулившийся человек в мокром, потрепанном плаще и заляпанных грязью юнкерских сапогах. Он был один, и Ганс облегченно перевел дыхание. Этот человек был не опасен.
Человек снова постучал в дверь бронзовым молотком в форме дельфина.
– Проваливай! – раздраженно выкрикнул Ганс. – Здесь для тебя ничего нет!
– Открой, Ганс! – проговорил незнакомец и откинул капюшон плаща, подставив лицо струям дождя.
Ганс вздрогнул и недоверчиво вгляделся в темноту.
– Открой, Ганс! – повторил человек у двери. – Это я! Неужели ты меня не узнаешь?
– Вы, ваше превосходительство?
– Я, я, да открывай же! Ты же не хочешь, чтобы меня кто-нибудь заметил?
Ганс торопливо загремел засовами, открыл дверь, впустил хозяина, поспешно запер за ним.
– Господи, ваше превосходительство, как вы промокли… прошу вас, проходите на кухню… извините, только там натоплено… но если вы прикажете…
– Нет, Ганс, не прикажу. Я больше ничего не могу приказать – только просить.
– Что вы, ваше превосходительство, это ваш дом, ваш замок, здесь ваше слово – закон…
– Это кончено, Ганс. Мне чудом удалось добраться сюда. На дорогах беженцы, бандиты, мародеры…
– Да, это так, ваше превосходительство! Сейчас я принесу вам сухую одежду и принесу чего-нибудь поесть. У меня есть эрзац-кофе, немного хлеба и консервированной ветчины…
– Спасибо, Ганс! Я надолго здесь не задержусь…
– Куда же вы пойдете? Я спрячу вас, ваше превосходительство… в подвалах замка много места…
– Нет, Ганс, прятаться бесполезно, я только потеряю время. Я постараюсь пробраться на запад – туда, где наступают американские войска. С американцами я как-нибудь смогу договориться.
– Что ж, ваше превосходительство, должно быть, так и правда лучше.
– Тебе я тоже советую уходить на запад.
– Нет, ваше превосходительство. При всем уважении, я не могу принять ваш совет. Я слишком долго прожил в этом замке, чтобы покинуть его.
– Прежняя жизнь кончена, Ганс, она больше не вернется. Нужно спасаться…
– Что ж, значит, и моя жизнь кончена. Простите, ваше превосходительство, я принесу вам одежду.
Ганс принес хозяину сухую одежду, накормил его и уложил в натопленной кухне. Сам он тоже лег на сундуке в чулане, но долго не мог заснуть, прислушиваясь к стуку дождя в ставни и к завыванию ветра в печных трубах.
После полуночи Ганс услышал осторожные шаги. Он тихонько встал и выглянул из чулана.
Его превосходительство, с горящей свечой в руке, крадучись шел к парадной части дома.
Ганс незаметно двинулся за ним.
Хозяин поднялся по парадной лестнице, свернул направо, вошел в Рыцарский зал.
Ганс немного выждал, тоже поднялся и заглянул в приоткрытую дверь, всматриваясь в темноту, едва освещенную колеблющимся пламенем единственной свечи.
