Надежда похолодела: страшный сон начал сбываться, воплощаясь в реальность. Но тут же напомнила себе, что она – образованный современный человек и не верит в мистику, в сверхъестественное и потустороннее, а верит в науку, знания и технический прогресс, и все происшествия, которые на первый взгляд кажутся сверхъестественными, на деле имеют вполне реальное и даже заурядное объяснение.
Змеи на подлокотниках – всего лишь искусные деревянные изделия, и если они повернулись, когда Надежда села в кресло, значит, мастер устроил в них соответствующий механизм. И этих змей можно заставить повернуться в другую сторону, чтобы они не смущали Надежду своими взглядами.
Она взяла в руки змеиные головы, развернула их в прежнее положение и тут же услышала за спиной громкий, отчетливый скрип. Как будто позади нее кто-то открыл скрипучую дверь или выдвинул ящик старого стола.
По спине Надежды поползли мурашки.
– Кто здесь?! – вскрикнула она испуганно, вскочила с кресла и развернулась всем телом.
За спиной никого не было. Но вот спинка кресла удивительным образом изменилась: резная панель с изображением виноградных листьев и прячущихся в них фантастических животных отъехала немного вверх, и под ней обнаружился небольшой потайной ящичек, в глубине которого что-то тускло блестело.
Вот он, тот самый тайник, который она искала! С замиранием сердца Надежда осторожно протянула руку к тайнику.
Пенсионер Ноздряев подобрался к соседскому забору и заглянул в щель между досками. Ему было любопытно – что там делает эта подозрительная особа, которая вселилась в дом Александры Павловны? Не совершает ли она чего-нибудь противозаконного или аморального?
Ноздряев считал себя человеком с активной жизненной позицией. Это выражалось в том, что он следил за своими соседями, стараясь найти в их жизни что-нибудь подозрительное, а потом сообщал об этом в соответствующие инстанции. Анонимно, разумеется, потому что люди злы, жестоки и мстительны и могут отплатить за такую активную общественную деятельность соответствующей монетой. Проще говоря, могут набить ему морду или сунуть головой в глубокий сугроб, если на улице зима (бывали случаи).
Подозрительная соседка торопливо вошла в дом, не совершив ничего антиобщественного, и все затихло.
Ноздряев хотел уже вернуться к себе, но тут у него за спиной треснула ветка, и раздался хриплый незнакомый голос:
– Следишь? Подсматриваешь?
– Ничего подобного… – поспешно проговорил Ноздряев, разворачиваясь. – Я вовсе не слежу, а только проверяю, нет ли какого непорядка… хозяйка отсутствует по болезни, и я на всякий случай контролирую…
Он разглядел стоящего перед ним мужчину – крупный, сутуловатый, с коротко стриженными черными с проседью волосами. Кажется, Ноздряев где-то его уже видел, но никак не мог вспомнить где. Во всяком случае, мужчина определенно был не местным, а значит, не имел права задавать ему, Ноздряеву, всякие вопросы.
– А вы, собственно, кто такой? – проговорил пенсионер, решительно переходя из обороны в нападение. – И на каком основании здесь находитесь?
– Кто я такой, Ноздряев, тебя не касается. Это не твоего ума дело. А вот если я расскажу Косте Закриничному, что это ты написал ту самую анонимку, то у тебя будут бо-ольшие неприятности!
– Какую анонимку? – испуганно пролепетал Ноздряев.
Ситуация ему категорически не нравилась. Не нравилось и то, что этот сутулый мужчина знает его фамилию. А уж намек на анонимку вообще напугал.
– Какую? – переспросил незнакомец. – Известно какую. В которой ты сигнализировал соответствующим органам, что Люська, племянница продавщицы Зинаиды, вступила в интимную связь с гражданином иностранного государства, к тому же чернокожим. И даже от этого чернокожего забеременела… – Незнакомец сделал паузу и выразительно взглянул на Ноздряева: – Начинаешь припоминать? И эта анонимка попала в руки не к кому-нибудь, а к Константину Закриничному, который, как известно, работает в местной полиции и по совместительству является хахалем той самой Люськи… Надо же, какое неудачное совпадение! Весь поселок Мухино видел, как он выволок ее на улицу и полчаса таскал за волосы, пока она громко кричала и оправдывалась.
– Не знаю, о чем вы говорите. И при чем тут я? Совершенно не представляю…
– Весь поселок видел, – продолжил сутулый тип, не обращая внимания на реплику Ноздряева, – но никто не знает, что все в этой анонимке вранье и что ты написал ее в отместку за то, что вышеупомянутая Люська застала тебя, когда ты подсматривал за ней через окошко бани, отделала шайкой и обозвала матерными словами…
– Которые нельзя употреблять в общественном месте… – робко вставил Ноздряев.
– Это совсем неважно, а важно то, как с тобой, Ноздряев, поступит Костя Закриничный, когда узнает обо всем в подробностях. И про баню, и про шайку, и про чернокожего гражданина, которого и не было вовсе!
Ноздряев очень живо представил Костину реакцию, и ему стало очень нехорошо. Однако в интонации этого странного сутулого человека ощущалась возможность альтернативы. Или, иначе говоря, компромисса. То есть он намекал, что при определенных условиях Костя может и не узнать о злополучной анонимке.
– Что я должен сделать? – неуверенно спросил Ноздряев, с надеждой взглянув на незнакомца.
– Молодец, правильно понял! – одобрил его незнакомец. – А сделать ты должен вот что…
Розамунда обошла двор, обнюхала все его углы и убедилась, что никаких новых запахов за время ее отсутствия не появилось. Да и откуда им взяться? Ведь сюда, во двор, не могла пробраться ни одна посторонняя собака. А как было бы интересно пообщаться с ротвейлером Чарли с Привокзальной улицы или с тем милым лабрадором, которого она встретила на последней прогулке…
Розамунда выдала мечтательную и печальную руладу, улеглась на солнышке неподалеку от забора и загрустила.
Любимая хозяйка все не возвращалась, а эта тетка, которая в данный момент хозяйку заменяла, не могла с ней сравниться. Нет, она, конечно, хорошо относилась к Розамунде, кормила ее и выгуливала. Но Розамунда у нее находилась явно не на первом месте. Ей бы все куда-то бежать по своим человеческим делам, оставив бедную собаку в одиночестве. А когда собака, исключительно от скуки и одиночества, немножко нахулиганила – Надежда принялась ее стыдить и воспитывать, вместо того чтобы приласкать бедное животное и срочно вывести на прогулку.
Да что там! Она даже не положила Рози свежего корма, а сразу устремилась на чердак!
Розамунда тяжело вздохнула. У нее был легкий, отходчивый характер, она не любила ссориться и дуться, и если бы Надежда сейчас вышла на улицу, если бы покормила ее, а потом взяла на поводок и повела на прогулку, Рози ей, пожалуй, все простила бы. Но Надежда все не выходила, и настроение у Рози портилось на глазах.
И вдруг…
Вдруг она почувствовала божественный, волшебный, волнующий запах.
