— Думаю, вы правы, — нахмурившись, негромко произнес Олвинг.
СУПЕРШПИОН ЖИЛ В ГДР
Успех внешней разведки ГДР в отношении ФРГ сочетался с
немалыми неприятностями, которые агенты Шютта доставляли Америке. ЦРУ не
слишком часто вело вербовку своего будущего «персонала» на территории ГДР:
очень уж велика была вероятность «засветиться». Вместо этого агенты из Лэнгли
старались использовать иные источники за пределами Восточной Германии —
оказавшихся за границей ученых, представителей профсоюзов, делегации
бизнесменов. Вот где было море разливанное для поиска агентуры. Но и ведомство
Шютта не дремало, «насыщая» выезжавшие, скажем, группы за рубеж своими людьми.
Эти встречные удары доставляли американцам множество хлопот.
Случались разные ситуации. Агент ЦРУ под именем Альфреда
Тилемана долгие годы функционировал в Бонне, рассказывает Клаус Айхнер. Мы в
Берлине знали настоящее имя этого человека и о его связях с ЦРУ. «Ю. С, ньюс
энд уорлд рипорт», кстати, подтвердил идентичность данной персоны, используя
контакты в Берлине и Вашингтоне. Айхнер рассказывает, что агентура Тилемана
была на крючке у конторы Шютта и использовалась против ЦРУ.
История с Тилеманом позволяет бросить не совсем обычный
взгляд на мир ловушек, дымовых завес и ложных зеркал, характеризующих шпионаж
времен «холодной войны». Айхнер поясняет: чтобы завоевать доверие Тилемана,
агентам приходилось поставлять для американцев достойную информацию; пустышку и
«липу» быстро бы распознали в Лэнгли. Вся штука была в том, продолжает Айхнер,
чтобы взамен получить более ценный материал. И хотя агентура Тилемана являла собой
двойников «девятки» Шютта, она действительно передавала США неплохую
информацию. Финал: Тилеман со временем покидает чертоги ЦРУ, причем с полным
почетом и уважением. А само ведомство не подтверждает и не отрицает
существования истории, связанной с Альфредом Тилеманом.
Успехи Шютта и его отдела, как и всей внешней разведки ГДР,
отнюдь не исключали конфликты с политическим руководством «Штази». Ее шеф Эрих
Мильке обожал, когда ловили шпионов. Еще в 70-х он побуждал внешнюю разведку
наращивать численность отловленных агентов с Запада. Шютт, однако, видевший
цель не в арестах, а в слежке, утверждал: «Поскольку мы знаем, что данное лицо
занимается шпионажем, оно уже не опасно. Моя задача — не выпускать его из виду…
И вовсе не нужно тащить его пред высокие партийные очи». Позиция Шютта злила
Мильке.
Со временем трения между политиками и разведчиками
приобретали все более острый характер. Мильке не выносил Маркуса Вольфа, шефа
всей внешней разведки, и старался свалить его. В 1979 году один из аналитиков
Вольфа, Вернер Штиллер бежал на Запад. Мильке потребовал драконовских мер по
усилению бдительности и безопасности, что вынудило руководство внешней разведки
ввести более жесткий контроль за агентурой на местах, настаивая на
представлении бесконечной отчетности. Больше на Запад никто не убегал, но, по
словам Шютта, новые меры безопасности сильно сказывались на гибкости берлинской
агентуры за рубежом.
В конце 80-х некоторые из ветеранов внешней разведки в
открытую стали критиковать своих политических боссов. «Я сидел как-то на одном
совещании вместе с Шюттом с одной стороны и Клаусом Рогалла, отвечающим за
американский сектор, с другой, — вспоминает коллега Шютта Клаус Росслер. — Мы
то и дело зажимали рты, чтобы не засмеяться. Подталкивали друг друга под ребро,
говоря: „Слышите, что они говорят?“»
(В 1987 году Маркус Вольф ушел из внешней разведки по
политическим мотивам.).
Финал уже был близок. «В тот вечер, когда взяли Клауса
Курона, — вспоминает с горькой усмешкой на небритом лице Клаус Айхнер, — я
напился вдрызг. Только что состоялось объединение Германии. Несколько
сотрудников внешней разведки покончили с собой».
Джон Маркс «Ю. С, ньюс энд уорлд рипорт», Вашингтон
Глава 6
Потянулись тоскливые дни, похожие один на другой. Минули
недели. Его допрашивали два раза в день, уточняя и перепроверяя показания. Из
их вопросов Дронго понял, что Либерман успешно прошла первый круг испытаний, и
теперь, основываясь на ее данных, ему то и дело ставили ловушки, в которые он
иногда попадал.
Его сообщения не содержали и половины той ценной информации,
которой делилась Эдит Либерман со своими «старыми» хозяевами. Почти все агенты,
про которых он знал или слышал, были рассекречены и давно известны если не
английской разведке, то американской или западногерманской. Некоторые из
агентов имели дипломатическое прикрытие, и таких он выдавал особенно охотно.
В допросах принимали участие в основном Олвинг и Риггс.
Изредка появлялись другие незнакомцы, но больше одного-двух дней они не
задерживались. Раз в неделю регулярно появлялся седовласый разведчик, очевидно,
внимательно читавший сообщения Дронго и задававший ему крайне неприятные
вопросы. Олвинг так и не удосужился представить этого человека, называя его в
присутствии Дронго «наш дорогой сэр Томас».
После двух недель такой напряженной работы он почувствовал,
что начинает понемногу сходить с ума. Догадавшийся об этом Олвинг разрешил ему
выезд на природу в сопровождении пяти профессионалов из отряда прикрытия.
Ребята были малоразговорчивые и угрюмые. Они следовали за Дронго по пятам,
испортив ему всю прелесть отдыха на природе.
На следующий день его отвели в другое здание и посадили
перед экраном, заставив смотреть прямо в видеокамеру. Теперь на нем
отрабатывали свои приемы психологи и психиатры, задавая подчас болезненные для
самолюбия и собственной памяти вопросы. Дронго знал этот прием, когда опытные
врачи-профессионалы, зондируя его психику, обнаруживали в ней уязвимые места и
расшатывали ее до предела, чтобы вывести из себя индивида. С расстроенной
нервной системой агент становился неуправляем и мог наговорить всяких глупостей.
Дронго держался четыре дня… Не выдержав, сломался и
наговорил психиатрам все ругательства, которые он знал сразу на нескольких
европейских языках. Врачи были очень довольны, они действительно неплохо
поработали.
Снова продолжались допросы. Применялись не только детекторы,
но и другие измерительные приборы, назначения которых он не знал. Однако в этом
случае умные аппараты работали против своих хозяев. Для того чтобы уличить его
во лжи, нужно было сформулировать и задать правильно вопрос и нужно знать большую
часть ответа. Его мучители не знали и не могли знать истинных целей его визита.
А узнав, все равно бы не поверили. Слишком фантастической была задача, стоявшая
перед ним, — выдать как можно большее число бывших агентов «восточного блока»,
и в первую очередь агентов не существующих ныне стран ГДР и СССР.
Самым изощренным противником был, разумеется, добродушный
Риггс. Он не прощал ни единой ошибки, обнаруживал расхождения в самых
незначительных деталях, умело замечал все неточности и промахи на допросах
Дронго. Олвинг был более прямолинеен. Его интересовало все, связанное с
операцией во Франции и с личностью самого Ощенко. Чтобы добиться быстрого
результата, он мог загнать не только себя и Дронго, но и всех сотрудников,
работавших вместе с ним.
