Потом было несколько неприятных недель, когда бельгийцы
требовали выдачи Дронго за убийство Марии Грот, и Риггсу с трудом удалось
убедить Олвинга не предпринимать столь поспешных решений. Потом долго и трудно
шли переговоры о передаче Дронго российским спецслужбам. Наконец, демонстрируя
свою готовность к сотрудничеству с новой Россией, англичане выдали его, привезя
для этого в Варшаву. Только в Москве Дронго позволил себе расслабиться, когда
их самолет приземлился в аэропорту.
Еще пять часов он рассказывал о проведенной операции двум
лучшим аналитикам российской разведки. А ночью встретился с Дмитрием
Алексеевичем.
Генерал слушал его долго, почти не перебивая. Только когда
речь зашла о Риггсе, он оживился и дважды задал уточняющие вопросы. В четвертом
часу утра Дронго наконец закончил свой рассказ.
— Теперь вы понимаете, как нам было важно ваше согласие? —
спросил Дмитрий Алексеевич.
— Понимаю. Кстати, почему я не вижу здесь полковника
Родионова?
— Он ушел из разведки. По состоянию здоровья.
— Новые времена, новые нравы? — спросил понявший, в чем
дело, Дронго.
— Может быть. — У генерала не было желания говорить на эту
тему.
— У меня к вам просьба, — обратился к нему Дронго, немного
помолчав.
— Слушаю.
— Дайте мне адрес дочери Ирины Кислицыной.
— Она назвала вам свое имя?
— Мы встречались с ней десять лет назад.
— Да? — удивился генерал. — Это явный прокол нашего
оперативного управления. Нужно проверить, почему они ошиблись. — Вы знали, что
ее выдадут?
— Мы это предполагали.
— И подставили ее?
— Не нужно задавать наивные вопросы. Она была настоящим
профессионалом, «ликвидатором». А такие люди долго не живут. И она это
прекрасно знала.
— Вы дадите мне адрес ее дочери?
— Не дам. Не нужно устраивать здесь мелодраматических спектаклей.
Она наверняка дала вам адрес.
— А вы наверняка уже убрали из Ленинграда девочку с
бабушкой?
— Конечно. Они прекрасно устроены совсем в другом городе.
Мой вам совет: не ищите. Вы их никогда не найдете.
— Вы затребуете тело Марии Грот?
— Это я вам обещаю. Могилу, конечно, не укажем, но труп
попросим вернуть.
— За что убили Любарского?
— Вы знаете ответ и на этот вопрос.
Ваша операция была абсолютной тайной. Такова плата за
секретность.
— Кэвин Риггс — ваш супершпион?
— Разумеется. Когда еще нам удастся получить столь
перспективного агента на такой должности?
— Вы убеждены, что он искренне с вами сотрудничает? И ему
можно доверять? Вдруг это ответная игра англичан?
— Доверять нельзя никому, Дронго, и вы это отлично знаете.
— Про Риггса знаю я один. Значит, моя судьба тоже
предопределена.
— Хотите знать правду? У нас были специалисты,
высказывавшиеся за вашу ликвидацию, но Евгений Максимович не дал своего
согласия.
— Спасибо за откровенность.
— Это вынужденная мера. Если мы вас уберем, англичане могут
просчитать варианты и вычислить нашу игру. А этого мы более всего хотим
избежать.
— Лона правда была вашим агентом? Генерал молчал.
— Не правда, — наконец сказал он, — Любарского убрал другой
человек.
— Мой школьный друг?
— Этого я вам не скажу.
— Ясно. Когда мне можно уехать из Москвы?
— Не скоро. Подробно напишите обо всем и снова расскажите.
Думаю, еще через месяц, если, конечно, вы захотите уехать.
— Как это понимать?
— Мы предлагаем вам звание полковника российской разведки и
зачисляем в свой штат заместителем начальника аналитического отдела. Будете
жить в Москве. Квартиру мы вам выделим. У вас на родине сейчас неспокойно.
— Я могу отказаться?
— Разумеется.
— Тогда я отказываюсь.
— Может, вы подумаете?
— Нет. Для себя я все давно решил.
— У вас есть какие-нибудь просьбы?
— Больше никаких.
— На что вы будете жить?
— Что-нибудь придумаю.
— У вас есть какие-нибудь сбережения?
— Вы же прекрасно знаете, что нет.
— И вы не хотите остаться в Москве?
— Не хочу.
— Мы предвидели ваш ответ. Зарубежным агентам, работающим на
нас, мы обычно платим. И платим хорошо. На ваше имя открыт счет в зарубежном
банке. В Вене.
— Да, действительно. Совсем забыл, что теперь я зарубежный
агент. Смешно, правда?
— Вы могли бы сотрудничать с нами и в будущем на подобных
условиях.
— Дмитрий Алексеевич, я столько лет работал на разведку, был
экспертом в ООН, помогал «Интерполу», боролся с наркомафией. Неужели все это
ради денег?
— Я не хотел вас оскорбить, Дронго.
— Ладно; забудем. Через месяц я уеду. Можете вычеркнуть меня
из своих списков, вряд ли я когда-нибудь соглашусь снова работать на вас. Я
ведь теперь зарубежный агент.
— Не нужно так серьезно, Дронго. Вы не верите, что СССР
возродится?
— А вы сами верите? Или вы верите только в апокалипсис?
Генерал не ответил, отвернувшись. Они долго молчали. Сидели
в большой комнате и молчали, словно сдерживая непонятные, переполнявшие их
чувства.
А потом генерал встал и, коротко выругавшись, пошел
заказывать завтрак. За окнами уже начинался рассвет.
Еще через месяц Дронго прибыл в свой родной город. У выхода
из аэропорта он увидел молодого мужчину, знавшего Дронго в лицо. Это был профессор,
лидер одной из новых националистических партий, работавший ранее платным
агентом госбезопасности.
— А, это ты, — пьяно икнул молодой профессор, — ура-а
коммунистам.
— Дурак, — произнес Дронго с досадой.
