Греве усмехнулся.
— Термин какой придумали: «законсервирован». Я должен был
сидеть и ждать, когда я понадоблюсь. Двадцать с лишним лет ждал. Так и не
понадобился. Смешно?
— Не очень. — Дронго вздохнул. — Кажется, становится зябко.
Давайте ваше виски.
Они прошли в каюту. Альфред, достав из бара бутылку, разлил
янтарную жидкость в два глубоких бокала.
— Не разбавлять?
Дронго кивнул, получая свой виски.
— Ваше здоровье.
От выпитого стало действительно тепло. Греве достал
сигареты, закурил.
— Двадцать лет, — продолжал он. — Иногда я спрашиваю себя:
кому была нужна моя жизнь? Я прибыл сюда, когда мне было тридцать четыре года.
Сейчас мне пятьдесят пять. Я уже старик. Двадцать лет ожидания хуже всякой
тюрьмы. Постоянно на натянутых нервах. Хоть бы я что-то делал, так было бы
легче. А то «законсервирован». Как разведчик, я все понимаю, нужны и такие
агенты, но, поверьте, тяжело, очень тяжело.
Он снова разлил виски в бокалы, на этот раз добавив немного
тоника.
— Знаете, зачем я вам это рассказываю? — спросил вдруг
Греве. — Чтобы у вас не было иллюзий. Я потерянный агент, человек
дисквалифицировавшийся. Двадцать лет без работы, такое даром не проходит.
Недавно в газетах прочел, что госбезопасность наша сумела-таки взять генерала
Полякова. Его расстреляли, а он ведь был моим учителем в разведшколе.
— Зачем вы мне это говорите? — угрюмо спросил Дронго.
— А может, у вас есть приказ и о моей ликвидации. Сейчас
ведь наши агенты сотнями переходят на другую сторону. Там, у победителей,
лучше. Деньги, слава, безопасность. Здесь ничего нет.
— Вы не перейдете, — покачал головой Дронго, — мы это знаем.
Психологи просчитали ваши действия.
— Верно, — кивнул Греве, — не перейду. И знаете почему? Во
мне остались какие-то непонятные мотивы, называйте, как хотите; идеалы,
исключающие такую возможность. А вы правда считаете, что я смогу работать в
полную силу спустя двадцать лет?
— Не знаю, — пожал плечами Дронго. — Я прибыл не для этого,
— он понимал, что его ложь выглядит наивной, — пока я ваш связной на ближайшее
время или вы мой, как вам будет угодно. Может, скоро меня сменит кто-нибудь
другой.
— Непохоже, — Греве снова потянулся за бутылкой, — не
обижайтесь, но правда непохоже. Ваш «Мерседес», ваши манеры и одежда выдают
вас. Связные такими не бывают. Они не разъезжают на «Мерседесах», взятых
напрокат.
У вас скорее какое-нибудь важное задание. Ведь вы, по-моему,
даже не говорите по-немецки.
Дронго улыбнулся.
— А вы считаете, что потеряли квалификацию.
Греве засмеялся.
— Здорово. Это вы меня вынудили. — Он чуть пригубил бокал. —
Я должен что-то сделать?
— То же, что и раньше. Просто жить. Ваше время еще не
пришло.
— Вы действительно думаете, что мое время придет и я могу
кому-то понадобиться?
— Я думаю, да, — почти честно ответил Дронго, — вы здесь
двадцать лет, а это огромный капитал для дальнейшей деятельности.
— Как сейчас называется наша разведка? КГБ ведь не
существует.
— Управление внешней разведки. Возглавляет Примаков.
— Ясно. Слушайте, можно я задам вам один вопрос?
— Валяйте.
— Вы отдаете себе отчет в том, что мы проиграли третью
мировую войну? Лично вы понимаете это? Только честно, без пропагандистских
клише?
— Понимаю, — почти сразу ответил Дронго, — даже лучше, чем
вы думаете.
Они помолчали.
— Вам присвоено звание полковника, — сообщил Дронго.
— Спасибо. Кстати, там еще не поменяли форму?
— Нет, такая, как раньше. Три звезды и две полосы. Просто
звездочки чуть сместили в сторону плеча.
— Значит, и здесь поменяли, — махнул рукой Греве. — А как
там в стране, правда тяжело?
— Правда, — подтвердил Дронго, — но словами это трудно
объяснить. И потом, сейчас у нас разные страны. У вас своя, у меня своя, а
работаем мы на третью.
— Да, да, — кивнул его собеседник. — Я все понимаю. Вам,
наверное, тоже нелегко. Простите.
— Обсудим дальнейшую работу. Скоро у вас будет встреча по
варианту три. Вы все помните? Канал связи прежний.
— Конечно, помню.
— У вас есть какие-нибудь личные просьбы?
— Нет. Наверное, нет. В Казахстане у меня брат, сестра. Мать
умерла десять лет назад, а как они, я не знаю.
— С ними все в порядке. Ваш брат уже дедушка. Кстати, дочь
вашей сестры недавно переехала в Германию.
— Да? — оживился Альфред. — Где они живут, я их… — Он
осекся. — Впрочем, не говорите, а то я не выдержу и поеду туда.
— А я и не скажу. Во-первых, я правда не знаю. Во-вторых,
когда ее выпускали, была соответствующая операция. Они живут далеко отсюда, в
северной части Германии. Не думаю, что вы когда-нибудь увидитесь. И потом, вы
их вряд ли теперь узнаете.
— Да, наверное, это к лучшему… — кивнул Греве. — Сейчас мы
спустимся вниз по озеру и подойдем к причалу через полчаса. Вы возьмете такси и
поезжайте в Штарнберг. Там заберете свой автомобиль.
— Хорошо. А сейчас поговорим еще немного о деле…
Греве встал к рулю, разворачивая катер.
Возвращаясь под сильным дождем домой, Дронго снова
прокручивал в памяти свой разговор с Альфредом.
«Вы понимаете, что мы проиграли третью мировую войну?» — спросил
его Альфред.
Конечно, понимает. Это Греве сидит в благополучной Германии
вот уже двадцать лет и так нервничает, а что делать ему? Танки в Тбилиси,
Вильнюсе, Баку, погромы, убийства, настоящие войны, развернувшиеся сразу в
нескольких республиках, распад страны. Он это слишком хорошо понимает.
«Мы проиграли третью мировую войну, — сказал Греве, —
проиграли».
Именно поэтому так нужна его операция. Вечером Дронго
передал сообщение в Москву: «Агент к дальнейшей деятельности готов, консервация
проходит успешно».
РАЗГОВОРЫ О БУДУЩЕМ
МАГНИТОФОННАЯ ЗАПИСЬ В УПРАВЛЕНИИ ВНЕШНЕЙ РАЗВЕДКИ ДОКУМЕНТ
ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ НЕ ПРОСЛУШИВАТЬ НИКОГДА ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН ВСЕМ КАТЕГОРИЯМ ЛИЦ
ВСКРЫТЬ ЛИЧНО НАЧАЛЬНИКУ УПРАВЛЕНИЯ.
Дмитрий Алексеевич:
—..Собственно, уже в восемьдесят девятом стало окончательно
ясно, что ГДР мы сдадим. Нужно было выяснить только форму сдачи. И приемлемые
условия. Кстати, Эрих Хонеккер знал об этом и потому так настороженно относился
к нашей деятельности в его стране. Нам не удалось тогда провести операцию в
состоянии полнейшей секретности. Ведомство Мильке что-то узнало о нашем плане и
проинформировало Хонеккера. Но было слишком поздно.
