Где-то там, на той самой границе сознания, на которой по-прежнему оставалась и гордость, и здравый смысл, и вообще здоровый инстинкт самосохранения вместе с обидой на некоторых кучерявых да невозмутимых, причём эта самая граница с каждым взмахом тёмно-коричневых крыльев по бокам отдалялась всё дальше и дальше, как земля от мощных львиных лап Тита, я понимала: я ж потом, как «протрезвею» от этого грифонско-магического воздействия со стыда сгорю! Воспламенюсь прям на месте и на месте же самоликвидируюсь!
Но… Свежий утренний воздух упругой волной бьёт в лицо, развевает за плечами волосы, первые солнечные лучи целуют щёки и веки, седло, в котором сижу, удобное, мягкое и даже со спинкой, и по бокам вздымаются сразу четыре грифоньих крыла, а если обернуться назад, видны ещё четыре, куда меньше, которые расправлены на хвосте с палевой кисточкой…
А под нами несутся голубые дорожки рек, зеркала озёр, изумрудно-зелёные холмы в пушистых лесистых шапках! Я ж этого мира и не видела толком! Сперва — фургон, очень короткие стоянки, пристальные взгляды нагшасов с разрисованными лицами и испуганные и настороженные — Гресты с Рамирой. Потом — дом лорда, который тоже толком разглядеть не удалось, не до того было… И эта бешеная скачка на грагхах, во время которой точно было не до обозрения местных достопримечательностей!
А сейчас… Нет, отголоски, даже, пожалуй, обрывки благоразумия продолжают вопить откуда-то сильно издалека, что эйфория когда-нибудь схлынет, что это всё временно… но в противовес этому нудному голосу хочется смеяться, причём во весь голос и вот так лететь! Просто лететь, раскинув руки по сторонам и прижимаясь грудью к горячей спине нагшаса. Плотно так прижимаясь причём, мало ли… А ещё петь хочется!
Не сразу дошло, что нагшас, обернувшись, как-то сквозь зубы спрашивает:
— Ма-ай-я-я, ты что делаешь?!
— Радуюсь! — ни на секунду не задумалась я, отвечая. — И лечу-у!!
— И долго… ты собираешься радоваться? — а меня от хриплых ноток в его низком чарующем голосе совсем накрыло, окончательно и бесповоротно, и я вдруг поняла, что единственное, чего мне не хватает, это песни, стопудово!
Сказано — сделано. К моему (да и Кира) удивлению, песня-таки грянула!
Причём, ладно, если бы ещё затянула что-то из Imagine Dragons или Red Hot Chili Peppers… Так нет же!
— Солнце да яркое белое гори,
Ой ночи тёмные, да горячи объятья…
— вырвалось как-то само собой.
— Эйва… Майя! Что. Ты. Делаешь.
— Пою, — чистосердечно признаюсь, да. — Это мамина любимая песня. — Хочешь послушать?
Вместо ответа раздалось невразумительное «Гхм!!», кое я истолковала как самый горячий интерес. Поэтому продолжила:
— Сердце да девичье ты заговорил…
Ой мама маменька, да не умею врать я!
[1]
— Майя… — почти простонал нагшас, и я поспешно обняла его, склонила голову на плечо, потёрлась щекой, а пальчиками по груди прошлась.
— Красивая, правда?
— Слишком… красивая, — раздалось сквозь зубы.
— Ну так, а я о чём! Представляешь, я и не знала, что слова помню!
Любимый мой, лети как вольный ветер!
Казачья кровь да конь…
— нет, скорей грифон, ага,
— с удовольствием пропела я.
— Любимый мой… один такой на свете!
Да не судьба нам вместе быть с тобой!
Любимый мой…
И вот вроде как момент грустный, не судьба как-никак, а я вдруг поняла, почему Юта эти слова с такой любовью, с таким удовольствием поёт! Ну, потому что красиво же! До слёз прям красиво! И потом, какая разница, судьба-не судьба, когда вот сейчас, здесь… такое волшебство происходит!
Сама не заметила, как прижалась к воину ещё теснее, а мои пальчики принялись исследовать не только кожаный жилет на его груди, но и все не попадающие под этот самый жилет участки… шею, плечи, часть грудной клетки, полоску кожи между этим самым жилетом и ремнём на брюках…
Вот на ремне мои пальчики и остановились, а внутренний голос сказал (то есть уже взвыл, зараза), что хватит, мол. Ну я и остановилась. Как послушная девочка. Мне, в конце концов, для полного и абсолютного счастья и всего, что выше этого самого ремня более, чем достаточно…
Но не тут-то было!
Поверх моих пальцев вдруг легли горячие пальцы Кира, руку мою приподняли, коснулись нежным поцелуем (от которого меня всю, от макушки до пят, молния пронзила!) кончиков пальцев, а потом положили ладонью на… хм… неопровержимый комплимент моим вокальным способностям. Огромный такой аргумент. Внушительный. Очень.
Я каким-то сверхъестественным усилием воли подавила импульс выгнуться дугой, и в стремлении взять под контроль собственное тело и горячее подёргивание внизу живота с усилием сжала бёдра… между которыми он сидит! И услышала стон. Самый настоящий! Хриплый. Его стон.
— Эйв… Майя! — почти прорычал Кир. — Если ты не прекратишь, посажу тебя спереди.
Бесстыжая картинка, вспыхнувшая в голове, всё же заставила застонать. На этот раз.
— Только прежде штаны сниму, — припечатал нагшас.
— С себя или с меня? — между прочим, невинное уточнение. Но важное.
— Майя!!!
— Я молчу, я просто спросила. Мало ли… ты… того… вспотел.
— Вспотеешь с тобой!!
Эм… и где ваша нагшасская выдержка?
Но всё же, не без усилий, взяла себя в руки и больше не пела. После того, как, правда, всё же допела «Любимый мой» до конца. А петь хотелось, чёрт побери! Но почему-то в голову лезло «Мало-мало-мало-мало-мало огня…» и совсем уж бесстыжее «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи…» Так что каким-то чудом я сдержалась.
Также на всякий случай, как только возможность представилась, и руки убрала. Во избежание недоразумений. Ну и комплимента моим вокальным данным…
— Руки верни! — скомандовали мне. — Не хватало ещё, чтобы упала!
— Ты же говорил, с Тита невозможно упасть, — робко напомнила я то, чего Кир, в общем-то не говорил. Но спорить нагшас не стал. Просто припечатал:
— Верни!
И я вернула. На талию, как послушная и вообще порядочная девочка.
Мою ладонь тут же переложили… ниже.
Я, недолго думая, прикусила беззащитно подставленное мне на растерзание плечо.
— Ма-айя-я!..
