Это была полная подстава.
— Ладно, Саш, извини, — сказала я озадаченному Якушину. — Придется мне ехать с этим Лёхой. Мама уж как-то очень по-боевому настроена. В отпуске похоже переотдыхала.
— Не, ну какой ещё Лёха? Он вообще не при делах. Идём, я с ним сам поговорю.
Якушин был моей первой школьной любовью. Любовью — фантазией, прекрасным недоступным принцем, красавчиком из старших классов. Долгое время я убивалась по нему, а когда познакомились ближе и подружились, всё прошло.
Мы спустились в метро. Лёха в тёмно-синей футболке с большим белым принтом 88, по типу футбольной формы, и вчерашних джинсах с унылым видом подпирал плечом колонну, а когда увидел нас, встрепенулся. Первым подал руку Якушину и назвался. Саша сдержанно ответил.
— Слушай, Лёх, — под прямым Лёхиным взглядом он помялся. — В общем, с Тоней поеду я. Мы с ней давно знакомы, и я знаю, как уладить все эти дела.
— Да, ла…а…а…дно? — протянул Лёха издевательски. — Серьёзно? Знаешь, как уладить? А вчера, интересно, где ты был, когда её мать говорила, что если один волосок упадет с головы дочери, она тебя скальпирует и на кол посадит?
— Она такого не говорила, — засмеялась я.
— Я приехал вчера поздно вечером, — невозмутимо отозвался Саша. — И сразу перезвонил Тоне. Теперь всё нормально.
— А, вот, и не нормально, — Лёха сунул руки в карманы и с вызовом вытаращился на него.
Когда Лёха переставал улыбаться, шрам сразу бросался в глаза и делал его лицо опасным.
— На тебя когда-нибудь малолетки кидали заяву за домогательства? Ты писал по три раза в неделю объяснительные? Состоял на учете? Сидел под домашним арестом? Тебе угрожали, что если ещё раз что-то подобное повторится, то всё будет уже по-взрослому?
Лёха, по всей вероятности, был чуть младше Якушина, но наглость с лихвой перекрывала эту разницу в возрасте.
Якушин передернул плечами:
— Я подобными вещами не увлекаюсь.
— Так вот я тоже не увлекаюсь, но подставили меня нехило, и больше я на эти грабли наступать не намерен, — Лёха повернулся ко мне. — Короче, либо ты едешь со мной, либо вообще никуда не едешь
От такого заявления я опешила.
— Давай ты просто пойдешь домой и успокоишься? — сказал Якушин.
— Сейчас ты пойдешь домой и успокоишься, — огрызнулся Лёха. — Я из-за вас своих друзей продинамил. Так что нефиг.
— Всё. Уходим, — Саша потянул меня за рюкзак.
Не знаю, стал бы Лёха нас останавливать, и что бы он вообще сделал, послушай я Якушина, но мне показалось неправильным так поступить с ним.
— Ладно, — сказала я. — Поехали вместе.
Саша осуждающе покосился на меня, а Лёха согласно кивнул.
— Вот это другой разговор. Я тоже ненавижу напряги, — он похлопал Якушина по плечу. — Расслабься, чувак. Всё будет зашибись.
Глава 6
Вита
Мама с папой ссорились редко. Их ссоры напоминали интеллектуальную дуэль, в которой побеждал тот, кто выдавал наиболее сложную фразу, означающую степень заблуждения оппонента. А через час или два они мирились. Обычно папа подходил к маме с заявлением: «Всё равно ты не права», после чего тут же, пока она не успела опомниться, озадачивал чем-нибудь совершенно бытовым: «Ты не видела мои очки?» или «Скоро будем есть?».
Однако помню период, когда они ссорились так, что не разговаривали по три дня. Мне тогда было восемь, и я очень переживала. Думала, а вдруг, они больше никогда не заговорят друг с другом и не помирятся? Я же знала, что такое бывает. Сначала люди не разговаривают, а потом становятся чужими и разводятся.
— Ты больше не любишь папу? — пришла я как-то к маме с прямым вопросом.
— Люблю, конечно.
— Но вы же поссорились.
— Ссорятся, Виточка, и когда любят. Когда человек для тебя важен, важно его мнение и поступки. А с теми, кого не любят, не ссорятся. Только ругаются.
— Но если ты любишь папу, а он тебя, то зачем вам тогда ссориться?
— Это же не специально получается. Просто так бывает, что для одного хорошо, для другого плохо и наоборот. Примерно, как с рисовой кашей, которую ты не хочешь есть.
— Но я же не перестаю с тобой разговаривать.
— Мы не разговариваем из-за того, что пока ссорились успели наговорить друг другу много неприятных вещей.
— Но если ты знаешь, что говорила неприятное и папа про себя это знает, то почему вам просто не извиниться друг перед другом и всё?
— Потому что каждый из нас считает, что он прав.
— Но помириться же важнее, чем быть правым.
— Когда как. Иногда человек так сильно заблуждается, что ты перестаешь понимать его, а потом и любить.
Утром я проснулась внезапно. Будто почувствовала. Окно было приоткрыто и в комнату проникали оживленные звуки летней улицы: воркование голубей, шуршание подошв об асфальт, хлопанье дверей, тихий гул заведенной возле подъезда машины, негромкие голоса. Услышав которые, я резко вскочила и бросилась к окну.
Макс закидывал в багажник рюкзаки. Артём сидел за рулём.
На часах было девять. Я вспомнила, что Макс договаривался с ребятами отправиться на какую-то стройку. Но Артём никуда не собирался. Он планировал остаться здесь. Со мной.
Торопливо натянула джинсы и, оставшись в спальной майке, кинулась на улицу.
Макс уже запрыгнул в машину, а Артём, увидев меня, нарочно дал подойти ближе, и затем тронулся.
Я крикнула «Подожди», но он ускорился. Макс опустил стекло, высунулся по плечи и развел руками, мол, ничего не может поделать. Я пробежала ещё несколько шагов и остановилась, недоуменно глядя им вслед.
Вчерашняя ссора была глупая и какая-то ненастоящая, потому что чтобы поссориться по-настоящему нужна обида или злость, но я не чувствовала ничего похожего.
Вернувшись домой, я принялась названивать ему. Раз семь набрала. Наконец, ответил.
— Ты хотела, чтобы я занялся делом? Я занялся. Обычно я так не поступаю. Обычно сразу посылаю. Так что ты, Витя, первая девушка, которую я послушал. Радуйся.
— Но Артём, я же говорила не о том. Останься, пожалуйста. Я тут умру одна.
— От этого ещё никто не умирал.
— Хочешь, я расскажу, с кем разговаривала?
— Расскажешь, когда вернусь.
— А когда ты вернешься?
— Недели через три, а может через месяц. Всё. Пока.
Стоило перезвонить, но я вряд ли смогла бы произнести хоть слово. Вместо этого написала эсэмэс:
«Пожалуйста, прости. Я всё поняла и больше никогда не заговорю ни о чем подобном».
