— Я отлично помню тот день. Она была нереально красивая. Приехала сюда нас навестить. Это когда я ещё с ней не жил. А посмотришь на фотку — просто нелепая девчонка из прошлого в допотопных шмотках.
Зато когда я слышу ту музыку, которую слышал тогда, вспоминаю именно то, что чувствовал, именно тот момент, именно так, как это было тогда. У нас всегда играла музыка. Мила не может без музыки. Она всеядная. Включит что-нибудь под уборку, и давай петь и танцевать со шваброй, тряпкой, пылесосом. Как мюзиклах, знаешь? Я тоже скакал вместе с ней. Мне нравилось, когда она была в хорошем настроении. Я помню её очень красивой.
Он замолчал, пристально разглядывая фотографию. Отросшие волосы свесились на половину лица.
— Мила и сейчас красивая, — сказала я.
Костик вскинул голову, недоверчиво посмотрел, после чего с силой отшвырнул фотку в сторону. Она пролетела полкомнаты и исчезла под Милиной кроватью.
— Не бери в голову, — он вернул мне чашку. — Ну, чем займемся? Хочешь, пойдем на карьер. Пусть привыкают.
— Нет. Я хочу весь день сидеть, слушать старые записи и грустить.
Он рассмеялся и огляделся по сторонам:
— О! А давай я тебе гамак повешу? Там на чердаке есть.
Заводная ритмичная музыка и соблазнительный женский голос мигом заполнили повисшую паузу.
Шазам беспрекословно выдал: Inna «Amazing».
— Кто-то хвастался, что сделает из меня богиню танцпола за три дня. Ну-ка вставай!
— Сейчас, что ли? — он неуверенно поднялся.
— Немедленно.
— Здесь мало места.
— Идём во двор.
Я раскрыла створку окна, поставила магнитофон на подоконник и Inna заорала на всю округу.
— Там жарко…
— С тобой везде жарко, Амелин.
— Правда? Что же ты молчала?!
Это сработало на раз. Обрадовался, как ребёнок. Мигом зажегся и воспринял, как сигнал к действию.
Крепко обхватив и прижав меня к себе, он попятился, и я глазом не успела моргнуть, как мы в обнимку завалились на кровать.
Я часто задумывалась был ли этот необыкновенный физический магнитизм его собственным, врожденным и естественным или невольно развился в постоянной атмосфере флирта, секса и привлекательных женщин, но как бы то ни было, сопротивление ему отнимало все мои душевные силы.
Растворяясь в прикосновениях, нежностях и поцелуях, мне казалось, что ещё немного и я больше не буду собой, полностью утрачу волю и перестану контролировать сознание, а мысль о потере контроля над разумом вселяла панический ужас.
Три года назад, когда мне удаляли кисту из носа, анестезиологу пришлось использовать чуть ли не двойную дозу наркоза, потому что мой перепуганный мозг с одержимой настойчивостью утопающего цеплялся за реальность и напрочь отказывался отключаться.
— Кость, давай вернемся к танцам, — я придержала его за плечо и перевела дыхание. — Не обижайся. Мне нужно привыкнуть.
— Ко мне?
— Ко всему.
Он вытер локтем лицо и сел. Мокрые пряди чёлки прилипли ко лбу. Между лопатками на футболке проступило тёмное влажное пятно.
— Вот я и говорю, что тебе нужно переехать сюда. Так будет проще привыкать. А эта стена, — он кивнул в сторону. — Заставляет тебя отгораживаться. Ты даже к парням ближе, чем ко мне. Между вами всего лишь дверь, а между нами с тобой стена.
Я задумалась. Подождав немного, он снова откинулся назад и, нашарив мою руку, крепко сжал.
— Клянусь, я не буду мешать тебе привыкать. Поверь, пожалуйста. Мне просто необходимо, чтобы ты была рядом, и я ни о чём не волновался. Просто знал, что в любой момент могу открыть глаза и увидеть тебя. Что ты здесь, со мной, а значит всё хорошо, — он придвинулся ближе, чтобы музыка не заглушала его слова, и с чувством зашептал прямо в ухо:
— Я никого не любил так, как тебя. У меня в первый раз такое… Честно. Когда ты меня бросила, я не умер только потому что с самого начала понимал, что ты никогда не выберешь меня. Но теперь… Теперь всё изменилось. Это прекрасно и очень страшно. Очень страшно кого-то так сильно любить.
Музыка из окна орала на всю округу, но во двор мы так и не вышли.
На обед решили приготовить плов. Амелин загуглил рецепт, и мы вроде бы сделали всё правильно: обжарили лук, морковку, свинину, сверху насыпали рис и долили немного воды. Но почему-то овощи и мясо подгорели, а рис не сварился. Когда я сняла крышку, из-под неё повалил густой жёлто-белый дым, и всё мигом провоняло горелым.
В рецепте не было сказано, что огонь нужно уменьшать, а воду подливать.
Об этом нам сообщил вернувшийся к обеду Лёха.
— У меня отец сорок минут от плова не отходит, — он то и дело морщил нос и отмахивался от запаха. — А вы небось тут развлекались.
Возразить было нечего.
Якушин вынес кастрюлю с горелым рисом в компост. После чего мы вчетвером стали по-быстрому чистить картошку, и я с ужасом обнаружила, что делаю это хуже всех.
Лёха, правда, не сильно меня опережал, хотя советы давал постоянно. И я чуть не треснула его большой ложкой, когда он в очередной раз спросил: "За что ты так ненавидишь эту картофелину?"
— Просто зарежь уже её и всё, — посоветовал Костик. — Добей, чтобы не мучилась.
— Её картошка уже давно скончалась от болевого шока, — ответил ему Якушин.
— Неужели ничего нельзя сделать, доктор? — воскликнул Лёха.
— Увы, — Якушин сокрушённо покачал головой. — Эту картошку уже не спасти.
— А ничего, что вы с неё кожу живьем сдираете? И потом в кипяток бросаете? — высказала им я.
— Это всего лишь кожа, — откликнулся Амелин. — Оболочка. Главное, что внутри, Тоня. Неужели ты не знаешь?
Он забрал у меня из рук неровный кубик. В чистке картошки Амелин был однозначным чемпионом.
Глава 17
Никита
После свидания с девчонками я проснулся за час до подъёма и сколько не пытался никак не мог уснуть. Разбудил меня Трифонов. К нему в кровать забралась кошка.
Из-за того, что ночью жара почти не спадала, мы стали спать с распахнутыми настежь дверьми, так что кошка преспокойно пришла, улеглась на подушке прямо перед его лицом и принялась урчать, как заведённый мотор. Он проснулся, выгнал её, и тут же снова отрубился. А я уже не мог.
Ворочался, ворочался, в конечном счёте припух от бессмысленности лежания, оделся, нацепил наушники и отправился бродить по территории. Сначала просто так ходил без какой-либо цели, потом вспомнил про тот дом, который я давно приметил в самой глубине, где мы ещё не лазили.
Стены дома были сложены из круглого бруса и на удивление хорошо сохранились.
