— С самого начала. Сразу за вами пошёл. И всё время стоял рядом. Только ты меня не замечала. Мы с тобой даже танцевали, а ты меня не узнала. И сейчас как будто не узнаешь.
Я вспомнила суматоху с танцами.
— Тебя невозможно не узнать, — насчёт этого сомнений не было. — Почему ты не подошёл?
— Тебе очень идёт это платье, и если бы я подошёл, то уже не смог бы смотреть на тебя, а если бы мы стали танцевать, то уже вообще ничего не видел.
Меня всегда удивляло это его умение сочетать робкую, детскую улыбку с бесстыдным разглядыванием.
— Но, Костя, ты не боишься, что тебя кто-то узнает? — я огляделась, но до нас никому не было никакого дела.
— Индейцы, нанося краску на лицо и собираясь выступить на тропу войны, говорили: "Сегодня отличный день, чтобы умереть". Так что я готов!
С этими словами он выдернул меня из ручейка и потащил танцевать.
Из-за этих его танцев все здравые мысли и планы моментально вылетели у меня из головы, я совершенно позабыла и о договоренности с Пинапом, и о том, что пришла туда с ребятами, я и саму себя толком не помнила. Только здесь и сейчас, только музыка, костёр, звёзды, трепет и ритм. Огромное, самозабвенное ощущение восторга и притяжения. Свобода, зависимость и полное погружение в вечность.
В тот вечер моё сознание уже не поддавалось никакому контролю, оно просто отсутствовало. Но когда мы под утро совершенно вымотанные добрались до дома, и я согласилась на Милину кровать, Амелин обрадованно сказав: «Надеюсь, ты быстро привыкнешь», завалился на свою раскладушку и долго глазел на меня через предрассветные сумерки комнаты, пока я не пригрозила, что уйду.
Глава 20
Никита
К жаре мы немного привыкли и о внешнем виде почти не беспокоились, девчонки на крышу по-прежнему приходили, но мы про них уже всё знали и видели вблизи, так что особо можно было не стараться. Мы им и так нравились, а они нам не очень.
Точнее мне не нравились, Макс же вполне неплохо проводил время. Он рассчитывал раскрутить свою носатую Катю на нечто большее, чем поцелуи на лавочке, а у меня даже такого интереса не возникало.
Обе Юли хоть не возражали против моих «знаков внимания», но всё это было такое искусственное, что мне за самого себя делалось неловко.
Зато Дятел вдруг нашёл общий язык с «тельняшкой» Лизой и оба вечера, когда мы ещё встречались с ними, проболтал с ней, рассказывая что-то вроде: «Глазами лягушки проталкивают пищу в рот. Ты знала? Моргают и проталкивают. А ещё, в старину лягушек бросали в молоко, чтобы оно не скисало. Это потому что их кожа имеет клетки, способные вырабатывает антибиотики. И дышат они кожей, а жабр у них нет».
Лиза так зачаровано слушала всю эту фигню, что самоуверенность Дятла подскочила до предела, и тем же вечером перед сном он докопался до меня.
— Никит, — понизил голос, чтобы спящий Трифонов случайно не подслушал. — А у тебя это уже было?
Я сначала вообще не понял, о чём речь, но потом взглянул на блестящие ангельские глазки и сразу догадался.
— Само собой.
— А с кем? Расскажи. Как всё это вообще? На самом деле.
Он моментально так прилип, что врать предстояло по полной.
— Я тебе что Криворотов трепать о таком направо и налево?
— Ну, я же по-нормальному спрашиваю и никому не расскажу. Обещаю.
— Всё, отвали, — я отвернулся.
— Или может не было? Ты просто скажи и всё. Я отстану. Чего такого? У меня тоже не было.
В умении выбесить на ровном месте с ним никто не мог сравниться.
— При чём тут ты? Ты — это ты, а я — это я! Не видишь разницу?!
— Я понял. Значит не было, — запросто резюмировал Дятел.
Мы уже прошли ту стадию отношений, когда за каждое слово мне хотелось его убить. Поэтому я просто перестал разговаривать. Надел наушники и врубил погромче Sum 41. Дятел отлично знал, что если я так делал, то в ближайшие минут пятнадцать он может хоть на ушах стоять, я всё равно не буду на него реагировать, поэтому замолчал.
В день, когда Артём должен был уехать, с самого утра неожиданно пришёл Борис.
Сидели, завтракали, кидали ножик в самодельный дартс — кусок картонки, которую Артём притащил с площадки.
— Ребят, — сказал Борис. — Хорошо бы вам сегодня закончить. Завтра контейнеры с утра пораньше увезут и новые поставят. Просто с той машиной, которая их возит очень сложно договориться, у них там график и всё расписано. Нужен марш-бросок. Сделаете? И тогда завтра у вас будет выходной, а я экскаваторщику позвоню, чтобы второй корпус приехал ломать.
— Сделаем, — не раздумывая пообещал Трифонов.
На первый взгляд, там оставалось немного, но мы-то уже были опытные и знали, что это очень обманчивое впечатление.
Кроме того, в последние дни производительность Дятла упала до минимума. Он заметно подустал и от былого рвения не осталось и следа. Если бы не страх опозориться в глазах Трифонова, наверняка бы уже скуксился. Оставаясь со мной наедине он несколько раз пытался пожаловаться, но я делал вид, что ничего не понимаю.
Отъезд же Артёма означал, что фактически нас остается трое.
— Мы не успеем, — сказал я, когда Борис ушёл. — Втроём.
Все поняли, о чем я, а Дятел только хлопал глазами и никак не мог сообразить, чего мы замолчали и переглядываемся.
В конечном счёте, взгляды остановились на Артёме, который специально встал пораньше, сложил вещи и даже оделся.
Без труда прочитав нашу молчаливую просьбу остаться, он недовольно фыркнул.
— Ну, вы чего? Я уже решил. У меня на послезавтра билеты забронированы. Вите ещё собраться нужно будет.
— Так это же послезавтра, — сказал Макс. — Завтра утром приедешь и послезавтра улетите в свой Диснейленд.
— Диснейленд? — недоверчиво переспросил Трифонов.
Артём ничуть не смутился.
— Ну, да. Дети же это любят.
— Ничёсе, — ахнул Дятел. — В настоящий Диснейленд?
— Видишь, — Артём подмигнул Тифону.
— Так предупреди её заранее, — предложил Макс. — Как все люди нормальные делают.
— Это должен быть сюрприз.
— Своими выходками ты её испортишь.
— Знаю. Но ничего не могу с собой поделать.
— Диснейленд?! Это такой пафос. Ты, Тёма, отстойный мажористый придурок.
— Пошёл вон, — запросто откликнулся Артём. — Зато от восторга она забудет обо всём неприятном.
— Ага, чтобы ты потом ещё как-нибудь похуже с ней поступил.
— Откуда тебе знать, что будет потом? Мы живем сейчас.
Трифонов внимательно прислушивался к их разговору, хотя обычно чужие отношения его не интересовали, потом вдруг спросил:
