— А тебе что ещё надо? — вместо приветов выдала Зоя.
— Просто, — я давно не слышал её голос, но сейчас он был какой-то другой: тихий и прерывистый, словно она задыхалась. — Хотел сказать, что всё, что ты подумала, это не правда. Не было ничего. Не знаю, зачем эти фотки кинул. Просто смешные.
— Это он тебе сказал позвонить?
— Нет. Он ушел.
— Правильно пусть идет. Не скоро ещё вернется. Я его далеко послала.
— Зой, ну ты что? Тифона не знаешь, что ли? Он всю ночь с байкерами общался.
— Я это отлично разглядела.
— Нет, честно, просто момент такой был, но на самом деле…
— Никита, — она сделала паузу. — Ты меня за идиотку держишь?
— Нет, конечно.
— У него много недостатков, но такого, если честно, я не ожидала. Мы же одна команда!
— Зой, ну, серьёзно, это я дурак. Клянусь, чем угодно, что Тиф тут не при чём. Что мне сделать, чтобы ты поверила?
— Поверить не поверю, но если хочешь, чтобы он не знал про фотки, как можно дольше, иди и задержи его.
— Как так задержать?
— Он сейчас в Москву попрется. Так вот мне нужно, чтобы до завтра он сюда не попал. Я рано утром уеду и не хочу с ним вообще пересекаться.
— Как в Москву? — я взглянул на время. — Уже половина десятого.
Зоя нервно хмыкнула.
— Какие же вы все козлы, — голос дрогнул, и она отключилась.
Глава 24
Тоня
Недопетый мотив я услышу во сне,
До утра не сомкну я глаз.
До конца не простив все прошедшее мне,
Ты не спишь, как и я сейчас.
Пол в комнате был снова завален кассетами и фотографиями.
Амелин сидел посреди этого бардака и задумчиво смотрел в телефон. Определив песню, Шазам уже перестал мигать, но Костик всё смотрел и смотрел на экран, погрузившись куда-то очень глубоко в свои мысли.
В полуночном метро, в хороводе огней,
Мне опять снится твоя тень.
Я стояла в дверях. Солнце радостно пробивалось сквозь широкие щели небрежно задернутых штор.
И вроде бы всё было нормально, даже хорошо, но его по-прежнему что-то настойчиво терзало. Что-то такое, чего я никак не могла понять, и это рассеянное, близорукое непонимание беспокоило. Будто бы ответ на поверхности, а я его в упор не вижу.
В точности, как в далёком-далёком детстве, когда папа проделывал фокус с отрывающимся пальцем.
Показывает выставленный вверх большой палец, а потом закрывает его ладонью второй руки, и палец, отрываясь, уезжает в сторону.
Я и верила — потому что это папа, и не верила — потому что палец не может просто так оторваться.
А когда мы увидимся вновь,
Тихо ветеp ночной будет петь о своем…
Костик поднял голову, заметил меня и поманил рукой.
— Можешь объяснить, что с тобой? — спросила я.
— А что со мной?
— Я же вижу.
— Ты пришла и теперь всё хорошо, — быстро вскочив на ноги, он ухватил меня за руку и втянул в комнату.
— Я чувствую, что есть что-то, чего я не знаю.
— Да, ну, даже не заморачивайся, — положив голову мне на плечо, он принялся медленно покачиваться под музыку. — Мы все чего-нибудь не знаем. Знать всё вообще невозможно. Это ещё Сократ говорил.
Странные танцы. Танцуй под дождем…
— Объяснишь, что не так?
Но он только прижался сильнее и щекотно подул в шею.
Ты забудешь вопрос, но я помню ответ,
Друг без друга мы не умрем.
Просто удивительно, с какой лёгкостью он расправлялся с моей решимостью и попытками пробуждения. Однако всякий раз идя на попятную, покупаясь на шутки, отговорки и нежности, я лишь отодвигала нечто очень важное и неразрешенное.
Я остановилась
— Кость, серьёзно. Ты должен рассказать, что тебя беспокоит.
— Слушай, а давай выкинем раскладушку, и я буду спать на Милиной кровати? А она пусть переезжает в бабушкину комнату. И тогда ты тоже сможешь ночевать здесь.
Он попытался поцеловать, но я увернулась: идиотская манера решать все проблемы поцелуями.
— Почему ты всё время уходишь от ответа?
— Потому что знаю, как будет.
— Это ты его столкнул?
— Мы уже говорили об этом.
— Отвечай!
— Когда ты так смотришь, мне хочется тебя съесть или чтобы ты съела меня. Хочешь съесть меня?
Он схватил со стула кроличью маску, собираясь надеть, но я успела её перехватить, и мы какое-то время молча тянули в разные стороны, а потом я резко отпустила, и он, смешно отлетев к кровати, сел на неё.
— Ты?!
— Нет.
— Поклянись!
— Ты обещала мне верить.
Я подняла с пола кассету и швырнула в него, затем ещё одну и ещё. Он закрылся подушкой и так сидел, пока я не остановилась.
— Клянусь, это не я, — проговорил он так тихо, что я едва расслышала из-за заполнивший всё пространство между нами музыки. До боли знакомой откуда-то из далекого детства мелодии.
Я совершенно точно её знала. Раньше знала, но сейчас никак не могла вспомнить название. Хриплый пацаний голос и прилипчивый припев.
Мы смотрели друг на друга. Я услышала, что хотела, но легче не стало и ничего не разрешилось.
— Раннинг фру ве монсун, — подпел Костик за песней, заметив, что я прислушиваюсь.
— Что это?
— Что-то дико трогательное и девчачье, — он достал телефон. — И у тебя сейчас такое лицо, как будто ты хочешь признаться мне в любви.
— Просто слушаю и пытаюсь вспомнить, кто поёт.
— Жаль, — он посмотрел на то, что определил Шазам.
— Ну?
— Я тебе не скажу. Продолжай, пожалуйста, так смотреть… Хочу запомнить этот момент. То ве энд оф тайм… Джаст ми энд ю.
— Короче, — я подошла к магнитофону, вытащила кассету и кинула в мешок. — Это был твой последний шазам. Ты прав. Нужно выбросить не только раскладушку, а всё. Всё-всё. Потому что до тех пор, пока ковыряешься в этом старье, ничего не изменится. И все эти вещи, шазамы, видео и фотки ни к чему хорошему не приведут. Всё, Амелин, будешь начинать новую жизнь.
— Новую? Серьёзно? — он отбросил подушку и развеселился. — А что со старой делать?
— Просто забудь.
