Я не просто испортил отношения со всеми своими друзьями, но и сделал такую гадость, из-за которой мне было тошно от самого себя.
Я же знал, как отчаянно Тифон пытается удержать Зою. Все его разговоры, мысли, планы были только о ней. Диснейленд! Трифонов в Диснейленде. Я чуть со смеху не умер, когда это услышал. Он готов был пойти на всё, даже признание на асфальте написал бы, я уверен. Если бы его попросила она.
И с чего я взял, что люблю её сильнее? Как это определил? Почему тогда под дождем возле шашлычной решил, что вправе влезать в их отношения? Из-за Саши? Ну, конечно. Обычная примитивная ревность маленького, жалкого человечка, каковым я, как оказалось, и являлся, и не только в глазах Лёхи, но и в своих собственных.
Вот почему я никогда не мог стать Тифоном. Потому что ему никогда такое бы и в голову не пришло, ни по трезвому, ни по пьяни, ни во сне, ни при смерти. А мне пришло.
— Ты чего? — Дятел остановился возле меня. — Живот болит? У тебя всё в порядке?
— Нет, — впервые в жизни признался я ему. — Всё ужасно. Всё ещё хуже, чем ужасно.
— Кто-то умер? — почти шепотом спросил он.
— Да! — крикнул я на него, но на самом деле не на него, а вообще. — Умер!
Дятел испуганно отшатнулся:
— Кто?
— Кто-кто? Я! Сдох! Разговариваю, хожу, но сдох!
— Что ты такое говоришь? — он всплеснул руками прямо, как бабушка. — Расскажи, что случилось.
Остановил меня за локоть и настойчиво придержал.
— Никит! Когда рассказываешь, легче становится. Помнишь, раньше ты не рассказывал и от этого было только хуже.
— Да куда уж хуже? — я остановился, посмотрел ему в глаза, а потом взял, и выложил всё.
Всё-всё. И про фотки, и про Сашу, и про Зою, и про себя и свою подлянку.
Дятел слушал внимательно и очень серьёзно, даже тупых вопросов не задавал.
— Андрей тебя побьёт. Это точно, — сказал он, когда я наконец закончил.
— Пусть хоть убьёт. Легче будет.
— Ты ему скажешь?
— Скажу.
— И не боишься?
— Я боюсь, что он узнает об этом не от меня. Тогда не будет ни единого шанса объяснить. Или извиниться.
Извиниться. Я усмехнулся этой мысли. Как за такое можно извиниться? Сказать: «Ой, Тиф, прости ничего не соображал, ерунда вышла»?
— Но ты ведь не специально это сделал. Просто не подумал. Так со всеми бывает. Как у меня с медалями. Я ведь представить не мог, чем это обернется.
— А я мог. Я подумал. Я нарочно это сделал. Понимаешь? Со зла, а ещё мне казалось, что это весело: весь из себя такой не расслабляющийся, железный Трифонов с шашлычными девками на руках. Это было смешно. Это и сейчас смешно, если не думать о том, чем оно теперь обернется.
— Я понимаю, — задумчиво сказал Дятел. — У меня тоже такое бывает, когда я на тебя иногда злюсь или обижаюсь. Вот точно так же. Именно так. Именно из-за того, что другие важнее тебе, чем я. Так что я понимаю, что дело не в Зое или в Саше, а в Андрее. Скажи ему правду. Скажи честно, что тебе важен он сам.
Трифонов стоял ко мне спиной и рылся в своём рюкзаке. Зоя знала его слишком хорошо. И как, интересно, я должен был его остановить?
— Сейчас ночь. Куда ты поедешь? Электрички, может, и не ходят уже.
— Машину поймаю, — он не обернулся.
Огромный серый мотылёк залетел в комнату и шумно кружил возле лампочки.
— Это не лучшая твоя затея.
— Мне нужно её увидеть. Очень.
Я оглянулся на дверь, прикидывая, можно ли его запереть в домике, но разозленный Трифонов выбьет её, как нечего делать. На край, спокойно вылезет через окно.
— Завтра поедешь.
Интересно, могли ли бы мы втроём его как-то скрутить и связать? Возможно и смогли, если бы заранее договорились с Максом, но связывать всё равно было не чем. Если только простынями. Мысли неслись галопом.
— Завтра вернусь.
Лицо каменное, взгляд непроницаемый, но дракон трепетал, выдавая волнение.
— Даже, если всё плохо?
— Сказал, вернусь, значит вернусь.
Он достал паспорт, вложил в него пару пятисоток, сунул в боковой карман штанов.
Подобрать подходящие слова не получалось. И в этом растерянном замешательстве, физической расправы я, пожалуй, боялся меньше всего. Самое отвратительное было то, что после того, как он обо всём узнает, в тот же момент, нашей дружбе придёт конец. В мою сторону он больше не посмотрит.
Я словно стоял над пропастью и смотрел в её бездонную черноту. Одно неосторожное движение, и я полечу вниз. Стремительно и безвозвратно. И никакие психологические смыслы Дятла меня не спасут. Вместе с Трифоновым я потеряю и Лёху, и Зою, и самого себя. Того себя, который так хотел стать самым лучшим на свете другом.
— Если бы я ей доверял, то и она мне тоже. Вроде и понимаю головой, но ничего с собой поделать не могу. Знал же, что не нужно ничего начинать. Чувствовал. Это как с наркотой, стоит только попробовать, — он понюхал плечо на футболке. — Блин, я очень воняю?
— Очень.
Криво усмехнулся и направился к выходу.
— Зря ты так переполошился. Зоя сама мне говорила, что всегда с тобой будет, чего бы не произошло.
— Моя мать тоже всегда твердила: «Не волнуйся, Андрюша, я всегда за тебя». И чего? Где она теперь? Нет, Никит, никому нельзя доверять. Никому. Все кругом так и норовят подставить или кинуть. Вот только Лёхе верю и тебе.
Он меня ещё и пальцем не тронул, но уже было больно. Зачем это он мне доверял?
— Я с тобой, — внезапно выпалил я. — Вдвоем веселее.
Трифонов вышел из домика, а я полез под стул, где валялся мой рюкзак с деньгами и ключами от квартиры, как вдруг снаружи донесся громкий женский голос.
От неожиданности я дернулся, стукнулся головой о стул и все вещи, наваленные на нём, свалились на пол.
Голос был немолодой и требовательный.
— Я должна сама убедиться!
— Да, конечно, проходите, пожалуйста, — услужливо проворковал Дятел.
И едва я успел подняться на ноги, как в комнату решительно вошла Лена — та самая врачиха из лагеря.
Остановилась в дверях и строгим взглядом окинула наш «аэродром».
— Здравствуйте, — сказал я.
— Где она?!
— Кто?
— Сашка моя, кто же ещё? — она наклонилась, пытаясь заглянуть под кровати.
— Здесь никого нет.
— Вот, зараза.
— А вожатые, что говорят? — я вообще не понимал, что происходит.
