Я никак не могла отойти от той спешки, с которой мы мчались сюда.
— А ещё они говорят, что ты псих и убийца.
— Чёрт! — Костик расстроенно хлопнул себя по лбу. — Что мы повязывать-то будем? Как же я не подумал!
— Без понятия, — я огляделась. Кругом до леса пожелтевшая, выгоревшая на солнце трава. Неподалёку тропинка, ведущая к спуску на пляж. Снизу от воды доносились голоса, но поблизости никого не было. — Это же ты меня сюда привел.
— Ладно, всё равно ты сказала, что её нужно выкинуть.
Он вдруг снял с себя футболку и, без особого труда разодрав на две части, протянул мне одну, а сам полез в гущу ветвей и, вскарабкавшись почти до самого верха, как пиратский флаг, завязал там вторую.
Еле отыскав свободное место, я пристроила обрывок футболки на нижнюю ветку и загадала, чтобы больше не было никакого обвинения, и Костик мог спокойно уехать.
Потом он спустился, удовлетворенно отряхивая руки, грудь и живот от мелких зеленоватых крошек коры, и мы сразу пошли назад. Но уже не бежали и никуда не торопились. Просто брели жадно вдыхая плотный, влажный воздух.
— А что ты загадал?
— Нельзя же говорить.
— Мы наверное с тобой одно и тоже загадали.
— Было бы здорово. Если бы ты это загадала, считай, моё желание уже исполнилось.
— Ты что? Ты загадал не то, что нужно было загадать? — удивилась я.
— А что нужно было?
— Ну то… Самое главное…
— Я загадал самое главное, — он высоко запрокинул голову. — Смотри, какое небо.
Над нами быстро плыли густые, подсвеченные желтовато-розовым светом облака. Нижняя их часть налилась свинцом и выглядела такой тяжелой, будто они вот-вот свалятся на землю.
— Может дождь наконец будет? — я взяла его за руку.
— Хорошо бы ночью. Гроза. Ты придешь ко мне, и я буду тебя успокаивать.
— Я не боюсь грозы.
— Ну тогда ты меня.
Голоса мы различили, ещё не доходя до крыльца. Один был точно Лёхин, а другой — женский, и, как только Амелин его услышал, то резко отодвинул меня в сторону и побежал в дом.
На кухне за столом сидел Лёха, а напротив него Мила, они пили шампанское и ели черешню из большой глубокой тарелки.
— Что ты тут делаешь? — с порога закричал Амелин.
— Костик? — Мила с совершенно обезоруживающей улыбкой развернулась к нему. — Ты чего ругаешься? Я вот фруктов привезла, у тебя оказывается гости.
На ней был лёгкий сиреневый костюм с оборками на рукавах и подоле юбки.
Лёха по-хозяйски взмахнул рукой:
— Присоединяйтесь.
Амелин подошёл к Миле и, встав за стулом, ухватился за спинку так, словно собирался дёрнуть.
— Выйди, пожалуйста.
Мила встала и окинула его недовольным взглядом:
— А ты почему раздетый? И что это за перестановка?
Промолчав, Костик вышел из дома. Громко хлопнула дверь. Мила побежала за ним.
— Чего за шухер? — Лёха сделал испуганные глаза.
— Это Мила, — сказала я. — Костина мама.
— Да? — удивился Лёха. — А мне сказала, что сестра. То-то я ещё подумал имя какое-то знакомое. Ну ладно… А она вообще так ничего. Сколько ей лет?
— Всё отстань.
Настроение стремительно покатилось вниз. И зачем ей понадобилось приехать именно сегодня? Именно сейчас? Когда всё успокоилось и стало хорошо?
— У тебя сейчас такое лицо, как будто ты её убить готова, — сказал Лёха.
— Так и есть. Я её ненавижу.
— Понятно, — он кивнул. — Может нам того… Сваливать пора? Саня как чувствовал.
— Может и пора, — машинально ответила я, но думать об этом ещё не могла.
Только, что всё было прекрасно и испортилось в одно мгновение. Как в детстве, когда папа резко, без предупреждения подходил и вырубал мультики.
— Сколько времени?
Лёха достал телефон.
— Девять.
— Ты пойдешь гулять с Алёной?
— Мы собирались к Пинапу.
— Я пойду с вами.
С Алёной встретились возле шлагбаума через двадцать минут. Она была в розовой майке, как обычно, воняла кокосом и мне, как ни странно, обрадовалась.
Дойдя до участка Пинапа, мы просто открыли незапертую калитку и попали во двор. Идеально стриженная трава в бело-голубом свете низеньких садовых фонариком выглядела фантастично.
Вся компания сидела на просторной открытой веранде, развалившись в плетёных креслах. В большой уличной печи на решетке жарились купаты. Их жир капал на угли и громко шипел. Сильно пахло копчёным мясом, средством от комаров и ещё чем-то сладким. На столе я увидела большой кальян и поняла, что запах идёт от него.
Мне пододвинули стул, выдали стакан и спросили, что я буду пить. Я ответила, что ничего, и они переключились на свои разговоры. В мою сторону больше никто не смотрел. Разговаривали негромко, много не пили и были томно расслаблены. Дневная жара изматывала всех.
Потом сняли купаты. Оксана выложила их в общую миску и всем раздали тарелки.
Я ждала удобного момента поговорить с Пинапом, но он даже не вставал со своего места. И я решила, что, если так дальше и пойдет, придётся договариваться с Оксаной, которая часто отходила, чтобы позвонить. Но неожиданно Лёха повернулся к Пинапу и спросил:
— Ну, так чего? Получилось у вас?
— Угу, — буркнул тот с набитым ртом и, громко отодвинув стул, вышел из-за стола в распахнутые стеклянные двери дома. Я приготовилась бежать за ним, но он сразу вернулся, держа в руках какие-то бумажки.
— Можешь подарить вашему придурку, — сунул их Лёхе. — Пусть на стену в рамочку повесит.
— Лучше Тоне отдам, — Лёха передал бумаги мне. — Она такое коллекционирует.
Я не верила своим глазам. Заявления на Костика в полицию. Все четыре.
— Спасибо! — пожалуй, слишком громко выкрикнула я, обращаясь к Пинапу, и вскочив, бросилась обнимать Лёху. Стиснула на радостях так сильно, что он заскулил.
— Сане спасибо скажешь. Зря он всё-таки уехал, не дождавшись твоих благодарностей.
Оставшееся время я уже ничего не слышала и не видела, думала только о том, как обрадуется Амелин. Когда мы с Лёхой уходили, он всё ещё разговаривал во дворе с Милой, и куда мы идём, не спросил. Даже не написал потом.
Ушли от Пинапа мы около часа ночи. Воздух был густой и тяжёлый, зарницы сверкали, но грома не было. Проводили Алёну и, уже по дороге к нам Лёха объяснил, как всё получилось с этими заявлениями.
Оказывается, Алёна рассказала им с Якушиным, что у Оксаны какая-то давняя и редкая болезнь, от которой, если не сделать операцию, она может умереть. Деньги у них есть, но операция сложная и Оксана уже третий год ждёт очереди к какому-то крутому доктору, но боится, что умрёт раньше, чем дождется. Услышав про эту болезнь Якушин начал выспрашивать у Алёны подробности, она толком не знала, а Лёха не особо вникал, но слово за слово, и каким-то образом выяснилось, что тот самый доктор — это отец Якушина, и что при необходимости Саша мог бы Оксане помочь.
