– И прекрасно! Давайте изменим наконец реальность!
– Гасить волну тоже… тяжело…
– Тарантайка, молчать! Сказано же: принимай взрыв на себя.
– Ладно, отстаньте от… от Тарантайки. Взрыв принимаю я. Или мой человек. Селес, ты сможешь погасить волну?
– Он от этого окончательно спятит. Вам мало сегодняшнего было?
– Все со мной нормально.
– Угу. Кстати, жди – тебя скоро опять накроет. Так что давайте побыстрее. Кто гасит?
– Я.
– Селес, тебе нельзя. Гасить буду я.
– Спасибо… Это очень любезно… Но все-таки я возьмусь… Это тяжело… но я справлюсь… У меня получится лучше… чем у вас…
– С чего это вдруг?
– Извините, но… У меня получится… хорошо… Я привык… к волнению в ментальном пространстве… У хозяина там всегда буря… всегда волны…
– Как хочешь.
– Славная Тарантайка.
– Да заткнись ты!
– Почему это? Я нагнетаю отрицательные эмоции, они самые дальнобойные.
– Может, начнем наконец?
– На кого настраиваться?
– А ты как думаешь?
– А это игра такая?
– Тихо! На меня.
– Хм, логично. Ну давай, сосредоточься на том, как ты проголодался и как хочешь побыстрее в нее впиться…
– Я сам знаю, на чем мне сосредоточиться.
– Ладно, думай о чем хочешь. Главное – о плохом. Тебе должно быть больно. Ты достаточно расстроен?
– Селес, стукни его чем-нибудь!
– Рамар, пожалуйста, не командуй.
– А ты не отвлекайся.
– Это ты тут всех отвлекаешь!
– Не отвлекаю, а нагнетаю!
– Тихо!
По бортику саркофага кто-то постучал. Селес приоткрыл один глаз и недовольно поморщился, увидев Рамара.
– Я у тебя тут посижу? В ангаре пол холодный, а у меня копчик…
– Ты можешь хоть тут помолчать?
– Да, да, я тихо, как грибомышь…
Селес еле заметно кивнул и снова закрыл глаза. В ментальном поле вокруг личного пространства корабля Айи уже закручивались набирающим скорость вихрем эмоции и обрывочные мыслеобразы – вроде тех, которые проносятся в голове, когда сильно волнуешься. Селес пытался попасть в этот вихрь, но его отбрасывало, и он тоже начинал все больше и больше волноваться.
Псих уселся на пол рядом с саркофагом, прислонился к нему и зажмурился, сосредоточенно массируя пальцами виски.
– Черт. Я и не думал, что у него там такая… гамма…
Селес, которому никак не удавалось синхронизироваться с общим потоком, опять поморщился. С трудом шевеля губами, он выдохнул:
– Помолчи…
– А я что? Я ни… – И Рамар завалился набок, гулко стукнувшись об пол лысиной.
Корабль вздрогнул и издал протяжный скрежет. Саркофаг задрожал, и Селес понял, что коллективный ментальный взрыв, кажется, начинается без него. Он сделал последнее отчаянное усилие, пытаясь прорваться к кораблю Айи, и почти с наслаждением почувствовал, как раскалывается его личное ментальное пространство – причем, судя по ощущениям, вместе с черепом.
Ей всегда казалось, что тут должны быть просторные хорошо освещенные залы, в которых тихо гудят непонятные огромные машины. Еще, наверное, столы с вмонтированными в них огромными и чистыми экранами. А в воздухе должны покачиваться документы, которые на ходу исправляет и дополняет сосредоточенный, важный папа. Именно так Анна представляла себе его рабочее место, но то ли она опять ошиблась этажом, то ли реальность, как всегда, оказалась гораздо скучнее. Она уже побывала на двух этажах под жилой частью дома и обнаружила там только маленькие площадки, перед которыми останавливался лифт, а дальше – глухую стену, и никаких дверей. Видимо, это была техническая зона, где жили своей скрытой жизнью системы, обеспечивающие дом воздухом, светом, водой, грунтом для сада, тихой музыкой по утрам и доступом ко всем информационным сетям. Анне было как-то неловко заглядывать в нутро их теплого и мудрого дома, к тому же ей вообще не следовало сюда спускаться, поэтому она решила: три – хорошее число, и если она исследует еще один этаж и не найдет там папин кабинет, то вернется обратно.
На третьем этаже стены не оказалось – к сожалению, как теперь думала Анна. Здесь от лифтовой площадки начинался коридор – чистый, ярко освещенный, с гладкими светло-серыми стенами. Дальше он начал разветвляться, снова и снова, он казался бесконечным, и Анна заволновалась – все-таки очень нелепо и страшно было бы заблудиться и погибнуть в пустыне технической зоны собственного дома. Она надеялась, что вот-вот где-нибудь появится дверь, – ведь свет в коридоре, очевидно, подразумевал, что здесь должны ходить люди.
Мертвенно-белые лампочки сияли под потолком, как звезды, и Анне на несколько мгновений вдруг отчетливо представилось, что она не у себя дома, а где-то в бездне космоса, абсолютно одна в ледяной бесконечности, чернеющей вокруг. Ей стало так тоскливо и страшно, что закружилась голова, а в горле мгновенно уплотнился судорожный комок. Она схватилась за стену, чтобы не упасть. Стена была ледяная и бесконечная.
Это длилось не дольше пары секунд, потом беспросветная тоска вселенского одиночества откатилась, как морская волна, и снова стала чьей-то чужой, а потом и вовсе ничьей, надуманной. Анна немного постояла на месте, потом случайно сделала резкое движение головой, и боль ввинтилась в виски.
Она потянулась к коммуникатору, чтобы вызвать маму, но с удивлением обнаружила, что связи нет. Анна еще раз осмотрелась, стараясь двигать головой как можно плавнее, и, вздохнув, побрела обратно к лифту. Надо было добраться до жилых этажей раньше, чем начнется приступ.
Всего через пять или шесть шагов пол у нее под ногами внезапно качнулся и накренился так, что она не удержалась на ногах и больно ударилась об стену. В коридоре погас свет, и было слышно, как в темноте с громкими хлопками взрываются лампочки. Взвыли все системы экстренного оповещения, а затем накренившийся дом как будто забился в судорогах. С визгом рвалось железо, искрили обнажившиеся провода, сверху летели куски обшивки. Анна лежала у стены, свернувшись в клубок и прикрывая руками голову, и плакала от страха и удушливой нечеловеческой тоски.
До этого по индивидуальной вселенной прокатилась слабая волна-предвестник, теперь шла основная.
Хаген склонился над размеренно гудящей капсулой индивидуального мирогенератора. В обзорном окне виднелось спокойное и совершенно неживое лицо Айи. Оператор с интересом наблюдал за посетителем.
– У вас есть какие-то пожелания?
