Метод в очередной раз сработал. Сначала появилось назойливое чувство узнавания: как будто он уже что-то знает, но пока не может облечь в слова. Потом мысли понемногу замедлились, выстроились в четкую схему, и стало понятно, что именно его зацепило.
Пятна чернил на бумагах – размазаны рукой. Расположение мышки у рабочего компьютера. Ножницы в подставке только универсальные, никаких анатомических ручек. Журналы высокой стопкой сложены на правой стороне стола – Ян чуть не задел их, когда садился в кресло. А вот Антон не задевал, никогда. Была причина.
Яну нужно было знать все наверняка, причем быстро. Он достал из кармана телефон, прикидывая, кто сейчас работает в морге. Наташа Соренко должна быть, этого достаточно.
– Ага, чего тебе? – ответил ему знакомый хриплый голос. Судя по невнятной дикции, Соренко зажимала губами сигарету.
– Ты работаешь с Мотылевым?
– Допустим. По Мотылеву тебе уже все сказали.
– Его тело сейчас далеко? Можешь посмотреть?
– Насмотрелась уже, снова не буду, если не скажешь, что тебе надо, Эйлер.
– Мне нужно знать, левшой он был или правшой. Точно знать!
– Да блин… Это срочно?
– Прямо сейчас!
– Нудный ты… Сигарету из-за тебя зря потратила! С тебя пачка.
– Да хоть две, только поторапливайся.
Она возмущенно запыхтела в трубку, но спорить не стала – и вызов не завершила. Похоже, к слову «срочно» Соренко отнеслась с должной ответственностью. Она шла довольно долго, значит, на этот раз ее вышвырнули из зала в курилку. Да оно и понятно: на откровенное нарушение правил она решалась, только если рядом никого не было, а сейчас там хватало народу.
Когда она обратилась к Яну в следующий раз, ее голос звучал гулко, отражаясь от холодных стен морга.
– Тут я. А он левша.
– Точно?
– Нет, елки, на кофейной гуще раскинула, сейчас перепроверю! Мальчик, я вскрывала тела, когда ты еще пешком под стол ходил, уж рабочую руку я определить сумею!
– А как сделан надрез на горле? Слева направо или справа налево?
Он задал вопрос скорее для Соренко, чем для себя, чтобы она заметила странность. Он, побывавший на месте преступления, прекрасно помнил, что покойный Антон Мотылев держал нож в правой руке.
Ян понимал, что в этой ситуации вообще нельзя испытывать ничего похожего на радость, но иначе не получалось. В душе крепло, набирая силу, приятно покалывающее чувство триумфа. Неведомый режиссер, который пока был на шаг впереди, наконец-то допустил серьезный промах!
Он плохо знал Мотылева. Возможно, спешил, не успел изучить все детали. Каковы вообще были шансы нарваться на левшу? Десять процентов! Но когда речь идет о жизни и смерти, десять процентов – это очень много.
– Слева направо, – отозвалась Соренко, и чувствовалось, что она все поняла. Однако поддерживать Яна она не спешила. – Ну, самоубился он нерабочей рукой. Такое тоже бывает!
– Редко.
– Но бывает!
– Нужны обстоятельства. Например, травма рабочей руки. Условия, при которых рабочая рука не в приоритете. Разве в ситуации Мотылева что-то такое было? Что ему мешало взять этот нож в левую руку?
– Может, там анатомическая ручка? Знаешь, из тех, которые удобней держать правой рукой…
– Да самая обычная там была ручка, прямая, я ее видел! Наташ, я тебя прошу, напиши мне об этом официальный отчет прямо сейчас.
– С тебя уже три пачки сигарет, – проворчала Соренко. – Ладно, дуй сюда, через полчаса будет.
На самом деле отчет был нужен ему не так срочно. Пока никто не торопил Яна с закрытием дела, все понимали, что смерть подозреваемого не может служить финалом – умер и умер, меньше хлопот! Но когда вернется Аркадий Церевин, все будет по-другому. Ян знал, что ему понадобятся все доказательства для дальнейшего расследования.
Он ненадолго заехал в морг, чтобы забрать у Соренко отчет, хотя это было скорее формальностью и поводом отдать выторгованное вознаграждение, ему важно было сохранять с судмедэкспертами хорошие отношения. Сам отчет ему все равно переслали бы по электронной почте.
На сегодня у Яна было назначено еще одно мероприятие, печальное и важное.
Работа с телами женщин, погибших в загородном домике, завершилась, было дано официальное разрешение на похороны. Ян намеревался присутствовать на всех церемониях прощания. Он верил, что настоящий убийца еще не найден, напротив, этот тип сейчас открывает шампанское, радуясь тому, как он ловко всех обманул! Может быть, он захочет еще раз насладиться победой, а похороны жертв подходят для этого как нельзя лучше.
Так что Яну нужно было быть там, смотреть, запоминать, стараясь не привлекать к себе внимания.
Первым было назначено прощание с Ариной Васильевой. Она казалась самой непримечательной в этой группе: не слишком красивая, сторонящаяся социальных сетей. Единственная подозрительная деталь проскользнула в показаниях Майи Озеровой: Васильева нигде не работала, но и не бедствовала. Однако само по себе это ничего не означает. У нее могли быть накопления, помощь родственников, незарегистрированный источник дохода. Поэтому от ее похорон Ян не ожидал никаких подсказок, но допускал, что убийца захочет взглянуть на всех жертв.
Церемония была дорогой, однако не слишком многолюдной. Для покойной заказали гроб вишневого цвета, украшенный резьбой, и от этого Яну почему-то стало легче. Он понимал, что это глупо, так ведь чувства контролировать непросто! Если бы гроб был белым, он бы, может, сразу ушел с кладбища…
Но гроб был вишневым, в небе сияло солнце, а венки, принесенные друзьями и родственниками, пестрели розами, гвоздиками и незабудками. Ни одной лилии. Никакого белого цвета.
Во время прощания крышка гроба была открыта. Гримеры постарались на славу: Арина Васильева выглядела красивой, пусть и мало похожей на себя прежнюю. Чудовищную рану на шее закрывал изящный розовый шарфик. Как будто она просто прилегла отдохнуть и, проснувшись, не поняла бы, почему вокруг так много людей и почему они плачут.
Яну несложно было затеряться здесь. У Арины было много друзей, и не все они были знакомы друг с другом. Ему достаточно было держаться в стороне, не рыдать, но и не выглядеть скучающим, и тогда он сошел бы за знакомого, который был с покойной не слишком близок, но который достаточно ценил ее, чтобы прийти сегодня. Сосед или бывший коллега, не важно. Может, просто сочувствующий прохожий, опечаленный тем, что умерла такая молодая женщина!
Солнечная погода будто намеренно подыграла ему, дав повод надеть зеркальные очки. Это было особенно выгодно Яну сразу по двум причинам. Во-первых, так окружающие не видели его глаза – а глаза были его самой примечательной чертой. Не то чтобы у него был повод скрываться, но лучше, если его не запомнят. Во-вторых, через очки он мог спокойно наблюдать за другими людьми.
