Я открыл глаза и осмотрелся. Небо уже было по-утреннему серым, а на траве росы не было, так утро выдалось тёплым и даже душным. Урсула тоже ещё спала, сильно скрипя зубами и вошкаясь. Однажды она во сне пробормотала: «Саскэ ты. Хочу и пью».
Зато серая, словно с похмелья, волшебница уже складывала на погасшие угли хворост и кору. Заметив, что я гляжу на неё, Лукреция поджала губы и нахмурилась, словно решаясь на какой-то важный поступок. Наконец, тяжело и протяжно вздохнула и провела рукой над дровами.
— Ку ла-ламас сэ-энцинидан, — произнесла она речитативом. Я услышал быстро нарастающий свист, модулируемый датчиком, а через секунду кора вспыхнула, словно туда кинули горсть зажжённых спичек. — Это простые чары де фуэго — огня. Нужно лишь представить жар, и он возникнет вслед желанию.
Я с кряхтением постарался высвободиться из объятий Катарины, но не смог. Девушка лишь ещё сильнее прижала меня к себе, заставив недовольно скривиться.
— Зачем ты мне рассказываешь? — спросил я, уже забыв тот момент, когда перешли на «Ты». Как-то само собой это произошло, впрочем, волшебница не возражала.
— Кто такая система? — вместо ответа спросила Лукреция, она провела рукой перед собой, и в воздух взлетел камушек, зависнув в нескольких сантиметрах над ладонью. Тихий свист датчика менялся в частоте по мере движения камушка. При резком движении или быстром торможении почти уходил в ультразвук, а при зависании гудел, как пчела. Прослеживалась чёткая зависимость частота и, скорее всего, затрачиваемой энергии на ускорение.
При вопросе о системе я задумался, а та подала голос.
«Запрещено сообщать местному населению о наличии процессора».
— Заткнись, — прошептал я, на что Лукреция прищурилась, а камушек начал отлетать от неё и снова приближаться, словно игрушка йо-йо, которая на верёвочке.
«Запрещено сообщать местному населению о наличии процессора».
— Кому говорю, заткнись, — повысил я голос и поднял глаза на волшебницу. — У меня в голове живёт дух-помощник. Только она больна и не всегда помогает как нужно.
— Ты — как она? — кивнула в сторону спящей Катарины волшебница.
— Ну… можно и так сказать.
— Тогда не удивляюсь, почему храмовница решилась на штурм крепости.
— Это я-то крепость? — усмехнулся я, а Лукреция подобрала ноги и сжала губы. В её глазах мелькнула тревога. Это оттого что Катарина, которой уже давным-давно положено проснуться, зашевелилась. А в следующий момент почувствовал, как мои шею и затылок начинают вылизывать шершавым кошачьим языком. А ещё почему-то ждал громкого мурчания, но потом вспомнил, что львы не мурлыкают. Продолжалось это всего несколько секунд, а потом, видимо, девушка окончательно проснулась, так как замерла и тихо выругалась.
— Бездна, что я делаю? Да убережёт от непотребства Небесная Пара.
Девушка быстро осенила себя двумя перстами, встала с камышовой подстилки и потянулась. При этом её суставы выгибались так, как простому человеку недоступно.
— Я могу поправить печать, — тихо произнесла Лукреция. — Я читала, как это делается.
— Правда? — переспросила Катарина, бросив быстрый взгляд на волшебницу. — Я буду обязана вам.
Она поправила камизу, подхватила с травы чулок и, застыла в позе балерины. Сама стоит на кончиках пальцев левой ноги, а правая поднятая вверх, ровненькая-ровненькая, да и растяжка просто великолепная. Чулок оказался натянут до колена в одно неуловимое движение. А я невольно загляделся. Хотя немного сгущал неженский размер ноги, примерно сорок второй, но у местных барышень у всех так. Да и сами они не маленькие. Но ведь грациозная и равновесие держит на пять с плюсом, что есть, то не отнимешь. Или отнимешь?
— Тело лёгкое, — горько прошептала всё так же пребывающая в позе балерины Катарина, пошевелив пальцами на ноге. — Я уже забыла, что так могла.
Девушка вздохнула и с тоской поглядела на эти самые — пальчики.
— Я готова. Что делать?
— Сядь рядом лицом ко мне. Сними рубашку. Закрой глаза. Постарайся меньше шевелиться, — показала перед собой Лукреция.
Катарина так и поступила, оставшись в одном чулке и панталонах, похожих на свободные трусы-боксеры. Теперь она сидела на коленях перед волшебницей, и та тоже опустилась на траву.
— Джавла пара эле-монстро, — начало тянуться заклинание, в котором едва угадывались значения слов. Оно произносилось на древнем наречии или каком-то малознакомом диалекте. Одновременно с этим в голове пели причудливую тихую мелодию не просто свист и треск, а сложные гармоники. Я насчитал их не меньше пяти. — Лас барас сан-фуртез. Ё понго эле-селио. Кон эле-номбре делафурза.
«Клетка для чудовища. Прутья крепки. Замок на дверце. Печать ставлю я именем силы».
Магесса протянула ладонь к груди девушки, но не смогла коснуться, отдёрнув пальцы, как отчего-то горячего или колючего. А я глядел не только на руки волшебницы, но и на ровную спину храмовницы с напряжённо застывшими в ожидании своей участи мышцами дикой кошки. Загорелая, как после греческого пляжа, кожа только подчёркивала их.
— Сейчас. Соберусь с силой, — проронила волшебница и облизала губы.
Она выдохнула и снова потянула руку. Казалось, боялась ошибиться.
— Стой, — вдруг вырвалось у меня. Сам не знаю почему.
Лукреция бросила на меня непонимающий взгляд.
— Не надо, — произнёс я, вставая с земли. — Пусть всё так останется.
— Её надо обратно запечатать. Печать на соломинке висит, — торопливо произнесла волшебница.
— Она та, кто есть. Печать лишает её части души.
— Она убьёт нас всех, если вдруг разум погаснет. Она дикий зверь.
Я сглотнул. Сам не понимаю, почему решил вмешаться. Вот зачем лезу? Ведь волшебница права и хочет перестраховаться, но нельзя так. Блин, не знаю. Это казалось неправильным.
Катарина неуверенно начала поворачивать голову, на что сразу получила окрик магессы.
Не шевелись, пока не завершу колдовство. Сорвёшься окончательно.
Я же сделал несколько осторожных шагов и положил на обнажённые плечи девушки, отчего та легонько вздрогнула.
— Думаю, смогу её удержать. Ведь нужно просто привыкнуть, — медленно вытягивая слова, продолжил я.
— Она непредсказуема. Она как припадочная пеной трясучкой. Только не себе язык откусит, а нам головы, — начала повышать голос волшебница.
— Но ведь не откусила же.
— Эта… — подала голос Урсула, которая тоже проснулась. — Она пыталась, хорошо так пыталась.
Мечница подняла руку и показала окровавленные бинты.
— Вот, — взмахнула рукой в сторону пострадавшей мечницы Лукреция. — Я же не просто так твержу, что сорвавшаяся опасна.
— Мы сами сподвигли на это, — тоже повысил голос я. — Просто не давать повода для ревности. И не давать горячительного.
