— Нет! — начала переходить на крик Лукреция. — Ты готов терпеть рядом чудовище?! Я нет!
— Она не чудовище! Ты разве не видишь? Она сидит почти без печати и покорно ждёт!
— Ты хочешь надрезать нить её судьбы? — тяжело дыша, спросила волшебница.
— Может, она сама решит? — процедил я, словно сплюнул. Вот упёртая эта ведьма.
Чего бояться? Ведь действительно, сидит и ждёт.
— Сама? Ну, хорошо, — Лукреция опустила глаза на Катарину. — Ты хочешь быть опасной тварью, или обычней, как все?
Обычной она всё равно не будет, — пробурчал я и сжал плечи пальцами. — Она тем и хороша, что необычна.
Мы замолчали, и в этой тишине было слышно, как часто-часто дышит Катарина. Лишь через минуту она неуверенно заговорила.
— А можно я немного попробую сама держаться? Я больше никого не укушу. Честно-честно. У некоторых же получалось.
— Тогда нам больше не по пути, — процедила волшебница. — Делайте что хотите.
Лукреция встала, отвернулась и потёрла лицо руками.
— Зачем мы вообще куда-то сейчас идём? — простонала она. Дары потеряны. Идти не с чем. Проще вернуться.
Я выдохнул и улыбнулся.
— Зачем? Затем, что нас могут ждать, и проще прийти с пустыми руками и принести извинения. Объясниться, что ограбили. Пообещать, что вернёмся и уж точно привезём. Это проще, чем выказать неуважение ждущей баронессе.
— И с чего ты решил, что нас будут ждать? — не поворачиваясь, отозвалась Лукреция. — Не нужны мы никому.
— Я верю в своего старшего. Сан Саныч должен был отправить почту, чтоб предупредить о нашем визите. Должен был хотя бы спросить разрешения, а не отправлять в никуда. А раз мы поехали, то разрешение есть.
— И он тебе не сказал? — съехидничала ведьма.
— А тебе сказали, зачем ты с нами? Настоящую причину? — парировал я в этой словесной баталии.
Волшебница запустила ладонь в распущенные волосы, и едва слышно пробормотала.
— Устала я от всех вас, от магистрата, от погонь. Но больше остального — от ожидания смерти. Я хочу всего лишь одного — домой.
— Эта… — снова подала голос Урсула. — А та краска, чем не подарок?
— Какая краска? — тихо и одновременно переспросили мы с волшебницей.
— Ну, — мечница показала на мою сумку. — Там склянка с зелёной краской. Дорогая должна быть.
Я убрал руки с плеч Катарины и подошёл к своим вещам. Про какую склянку Урсула говорила? Пришлось перерыть все вещи, пока не нашёл пузырёк с зелёнкой.
— Это, что ли? Это не краска. Это царапины замазывать, чтоб не гнили. И она недорогая, медяшки стоит.
Рядом с постной миной встала Лукреция и протянула руку.
— Дай глянуть.
— А мне можно уже вставать? — послышался голос Катарины.
— Вставай, — вздохнула волшебница.
— Можно? Я не стану зверем? — недоверчиво переспросила храмовница.
— Можно. Я оборвала плетение чар, — с досадой отмахнулась волшебница.
Катарина, которая всё это время сидела в одном чулке и нижнем белье, быстро подскочила и начала одеваться. Я невольно снова залюбовался девушкой. Небольшой грудью-двоечкой, упругой попой, ровной спиной, длинными ногами. Их бы ещё побрить по земному обычаю, цены бы таким ногам не было. В общем, не знаю про любовь с первого взгляда, но любовь с первого раза вполне возможна. Главное — не зацикливаться, я же завис в режиме олуха, бед бы не натворить.
Тем временем волшебница взяла у меня из рук пузырёк и открыла пробку, испачкав пальцы.
— Всё, теперь дюжину дней не отмоешь, — усмехнулся я и при этом увидел, как преображается лицо Лукреции. Она сперва нахмурилась, разглядывая сочные бирюзовые пятна на коже, потом попыталась их стереть пальцами, что у неё не сильно получилось. Потом она просияла. А я с досадой на свою дурость покачал головой, так как вспомнил, что зелёнка изначально и была краской для тканей, это потом открыли её антисептическое свойство. И конечно, сейчас она почти не используется как краска, так как есть много других более своевременных и качественных аналогов.
Тем временем волшебница скривилась, словно проклинала себя за дурные мысли, потом опустила глаза, отчего её взгляд забегал по траве. Магесса словно взвешивала все за и против.
— Бездна меня побери, — прорычала она и ударила себя кулаком по бедру. — Медяшки, говоришь? А много можешь достать?
— Могу утопить тебя в ней, — буркнул я под хмыканье Катарины, а в глазах волшебницы прямо-таки отразились горы золота. Вот только надо сказать, что зелёнка быстро выцветает при стирке.
Я снова мысленно выругался на свою глупость. У них же верхнюю одежду почти не стирают, чтоб натуральные краски не терялись, им дешевле подклад поменять и перешить кружева. А если и стирают, то без моющих средств. В этих условиях зелёнка очень долго будет держаться, особенно если ткань с ней прокипятить. Лукреция что, от торговли волшебством отказаться хочет ради зелени? Дура.
Я так и высказал мысли.
— Тебе выгоднее будет с нашими работать. Расскажешь про волшебство, тебе и золота насыпят.
— Меня сперва разрешения лишат, а потом на каторгу отправят или на галеры. Там свежие гребные всегда нужны, — ухмыльнулась магесса в ответ.
— Но почему?
— Потому что мы не знаем, зачем вам волшебство. У нас уже была Изохелла, уронившая полмира в бездну. Богини в свидетельницы, второй не нужно, — тихо огрызнулась Лукреция.
Я улыбнулся и покачал головой.
— А мы хотим понять, что делать с вашим волшебством.
Все замолчали, и я вытянул ладонь, кивнув на склянку с зелёнкой, требуя вернуть внезапное сокровище. Такой подарок лучше никакого, особенно если всё остальное сожрало чудовище.
Волшебница недовольно поджала губы, но всё же положила бутылёк на ладонь. При этом взгляд выражал одну фразу: «Да подавись ты». Но ничего, перетерпит, зато наше путешествие обрело утраченный смысл…
Глава 24
На крупного зверя крупнее есть
— Помню, после долгих, полных отваги сражений пришлось отступить под натиском Венорской терции, — рассказывала очередную байку Урсула, неся на плече свой двуручник, как обычное коромысло, положив на того запястья рук и повесив на него с двух краёв сумки. — Значит, неделю держали натиск. Но потом они выставили пушки со шрапнелью, и пришлось уходить. Мы ощетинились пиками, как дикобраз. Отстреливались из пищалей, тратя последние крохи пороха. Потеряли много сестёр, но всё же ушли, поскальзываясь на потрохах перебитых врагов.
— Да? — усмехнулась Катарина, шедшая рядом. — А я слышала, что вас пощипали на пух для подушек, как крикливых неповоротливых гусынь, через час после начала боя.
