Шериффа поглядела на Урсулу, которая провела пальцем по шее, а потом высунула язык, имитируя труп.
— Это вам Джинджер нашептала? Я передам этой бешеной сучке, что в моём городке все поимки только с моего разрешения. И голову твою к письмецу приложу. Хотя, твоя голова ей неинтересна. Ей ведь никто, кроме самой себя, не дорог.
— Не-не-не, не Джинджер, — залепетала разбойница. — Там другая была. Я лица не видела, но не Джинджер. Рыжая никогда лица не прячет. А эта в капюшоне.
— Денежку я и так с твоего трупа возьму. Ты же настолько тупая, что вряд ли додумаешься спрятать. С собой ведь надёжнее? — ухмыльнулась Тереза.
Я молча наблюдал за этим допросом, а разбойница бледнела всё больше и больше, по мере того как на ближайшую подходящую ветку сперва накинули верёвку, а потом подогнали простенькую колесницу. Наверняка преступницу поставят на транспортное средство, как на плаху, а потом подстегнут бычка. И всё. Нет разбойницы.
Шериффа убрала остриё от горла и приложила к щеке.
— Ну, Тереза, ну, пожалуйста, — заплакала разбойница.
И если честно, мне не было её жалко. Времени обдумать свои приключения имелось предостаточно, и если раньше хотел по земному, честным судом, то сейчас мне эта средневековая миссис судья Дредд даже нравилась.
— Золотишко дай, — спокойно произнесла Тереза.
— Да-да-да, — тут же забубнила и закивала головой разбойница. Она быстро сунула руку за пазуху и вынула небольшой тряпичный мешочек с завязками. По щекам побежали слёзы. Трясущиеся пальцы протянули монеты шериффе.
Тереза улыбнулась.
— Ну вот. С грабежом решили, осталась кража скота.
Шериффа до хруста сжала кулак разбойницы своими пальцами и быстро подняла фальшион, на котором осталась кровь. В траву упало отрезанное ухо вместе с клочком волос. Разбойница дёрнулась и истошно закричала, зажав рану свободной рукой.
А шериффа с силой опустила рукоять меча на запястье лиходейки, ломая кость.
— Вот теперь точно всё. Остальных разогнать плетьми.
Тереза подхватила выпавший кошелёк и быстро развернулась. Все молча глядели на эту сцену. Катарина равнодушно, Лукреция с лёгкой брезгливостью, Урсула с пренебрежением. А что до меня, то я слишком устал, чтоб во мне шевелились эмоции. После коротких сборов к нам подогнали пустую телегу, на которой, оказывается, ехали сюда стражницы с мушкетами. Теперь они шли пешком. Зато с каким удовольствием я сел на жёсткую скамью этого импровизированного микроавтобуса. Казалось, растекусь по доскам, как желе.
— Возьми! — раздался крик Терезы, которая протянула поводья своей колесницы одной из стражниц, а сама села рядом с расположившейся напротив меня Урсулой. — Ну, рассказывай.
— Сперва ты, — ухмыльнулась мечница. — Ты как чудесно вовремя. Ещё немного, и не пришлось бы никого вызволять.
Шериффа отмахнулась и вытянула ногу, сунув аккурат между моих и уперевшись сапогом в бортик. Эта женщина лет сорока с хвостиком время от времени поглядывала на меня и поправляла до сих пор чёрную косу. Только сейчас мне приставаний и не хватало.
— Мельничиха прибежала с криками, что видела псоглавых. А их ведь как, если не пугнёшь сразу, потом хлопот не оберёшься. Тем более здесь недалеко моя пасека. Вот я и решила вокруг городишка для верности поглядеть. А тут выстрелы, крики, вопли. Примчались, а уже всё кончено.
Она рассказывала, а мы спустились лесом в небольшой лог, который в ливень наверняка превращается в реку. Во всяком случае лесок простирался вдоль этой ложбины, петляя вслед за ней. В самой середине дорога оказалась сырой, как будто только что после дождя. По краям росли густые папоротники, порой даже древовидные, заменявшие местным пальмы. Но они не поднимались выше нижних ветвей сосен, прячась в тени от Небесной Пары. Если не ошибаюсь и правильно помню лекции, папоротник здесь являлся символом скромности и целомудрия. Ибо никто никогда не видел, как он цветёт. А про стеснительных детей в шутку говорили, что в папоротниках нашли.
— Помнишь, мы после штурма Каринборга казну того купца нашли? — продолжала Тереза. — Я со своей долей осела в Серебряных Холмах.
— Ну у тебя же здесь бабка жила, — нахмурилась Урсула.
— Бабка трактир держала. Он мне достался. А я через полгода из стражниц в шерифыни. Это градоначальница сама предложила. Ну это былое. А у меня сейчас два десятка ульев, полсотни лис на шкуры в клетках, и пруд с крокодильчиками. Надо же куда-то мясо от лис девать. Да и шкурки крокодильи в Галлипосе хорошо покупают. Не хуже лисьих. Я в год по сотне штучек отвожу. Купцы вмиг разбирают. Я ведь шериффа, вот сдружилась с разными чинами. А про шкуры мне начальница стражи да Кашона подсказала.
Я поднял глаза и улыбнулся, как всё же тесен мир, а Урсула откинулась на бортик и начала пафосно разглядывать ногти.
— Я с эта… с дочкой да Кашона на короткой ноге, — деловито протянула она, и я улыбнулся пошире, ожидая очередную байку местного Мюнхаузена.
— С Клэр, что ли? — переспросила с недоверием Тереза.
— Через день дитятко заходит. Даже ночью. Мол, как дела, тётя Урсула?
— Да хватит брехать, — упёрла руки в боки Тереза. — Знай меру!
— А чё брехать. Ты вон у халумари спроси. Он врать не будет, — с самодовольной улыбкой ответила мечница, а сама поглядела на меня и подмигнула. Я кивнул.
Шериффа перехватила мой взгляд и протяжно вздохнула. А Урсула продолжила сказку.
— Я же на свою долю домик на Набережной Кожевников взяла. У меня муж и семеро детишек. Три дочки и четыре сына.
— Ты и дети… — нахмурилась Тереза, — не представляю. Я думала, всех по родне раздала, как сирот.
— Все дома. Небесной Парой клянусь! Старшенькую в стражу устроила, сын старший на выдане, я ему лавку в торговом ряду купила, как приданное. Все деньги на детей съедены. То в гильдии к ногам серебро уронить надо, чтоб дела сделать. То ещё где. Пришлось в тушкохранительницы податься. Я же самая лучшая в Галлипосе. Вон, даже халумари наняли. Сами в ножки кланялись. Ну а я милостиво согласилась. От других-то толку нету, только на меня надёжа.
Катарина с Лукрецией одновременно поглядели исподлобья на мечницу, и даже пришлось повернуть голову к храмовнице и пробормотать, что это шутка. Не поймёт ведь. Обидится.
А Урсула тем временем позвала меня.
— Эта, юн спадин, скока мне обещали за твою жизь? — произнесла она.
Я прищурился. Знаю, что в смете обычно числится четыреста тысяч рублей. Монеты весят примерно семь грамм. Курс золота был по четыре с половиной тысячи. Курс серебра по полтиннику за грамм. При этом покупательская способность драгметаллов сопоставимая. Четверть из суммы — задаток.
— Всего двенадцать золотых и шестьдесят серебряных, — произнёс я ответ, закончив мысленные расчёты.
Тереза хмыкнула, мол, неплохо, но зато тихо возмутилась Лукреция.
