С мыслями собраться не получалось. Категорически. Я соскоблила со стекла наледь и рассеянно уставилась в окно. Троллейбус полз медленно и печально. От нечего делать я взялась читать вывески. «Пиво», «Аптека», «Деньги и быстро!», «Цветы», «Аптека», «Бельё для дам», «Пиво», «Аптека», «Цветы», «Суши», «Деньги в долг», «Секс-шоп», «Вино на розлив»… Я невольно хихикнула. Аналогии напрашивались сами собой. Взял пива и зашёл в аптеку, потом занял денег, купил цветы и бельё для дамы, а с утра — опять в аптеку, за пивом, за суши, за деньгами — и опять в аптеку, в секс-шоп и за вином для разнообразия… Смех смехом, а вывески — это отражение общественных потребностей и спроса. И как же скучно и уныло мы живём…
Лишённый эмоций голос наконец объявил мою остановку. Я натянула на лицо шарф, поправила шапку и храбро отправилась в следующий забег — до Алькиного дома топать переулками минут десять. Если неспешно. Сунув руки в карманы шубы, я торопливо засеменила по обледенелой тропинке. А ещё надо шоколадку добыть. У племянниц аллергия на шоколад, а Алька постоянно пыталась худеть, и поэтому к чаю у неё всегда только собственно чай.
Не дойдя до пункта назначения, я завернула за угол. Помнится, здесь был киоск… И есть. И, зараза, конкурентом занят… Мужик в серой куртке, согнувшись, пытался заглянуть в узкое окошко и громко спорил с продавщицей. Я подошла ближе.
— А можно мне вместо импотенции… ну, хоть туберкулез?
— Нет, осталась только импотенция! — сердилась продавщица. — Могу ещё рак яичников или простатит поискать! Брать будете?
Я неприлично выпучила глаза. Чего?..
— Нет, вы поищите-поищите! — на повышенных тонах требовал мужик. — Не может быть, чтобы все разобрали! Не возьму импотенцию!
Продавщица что-то злобно прогнусавила в ответ. Мужик выпрямился, обвел отчаянным взглядом проулок, заприметил меня и обрадовался, как родной:
— Девушка, а вы курите?
— Нет, а что?
— Может, у вас бесплодие или рак молочной железы найдётся… Ну, или там старение… Я бы на импотенцию махнулся… Не дадим друг другу, так сказать…
Сообразив, о чём речь, я иронично хмыкнула:
— А курить бросить не проще?
Мужик, обиженный в лучших чувствах, выругался, махнул рукой и поплёлся прочь. Я подошла к киоску.
— Вам чего? — сварливо буркнула продавщица.
Я заулыбалась:
— Антидепрессант для повышения настроения и поправки фигуры.
— Пиво, что ль? Придумала, на холоде пить! Водку бери!
Я вздохнула. Да, мы очень уныло живём…
— Нет, спасибо. Мне шоколадки. Две. Любые, только без изюма.
А Муз — обойдётся. Он сам себе где-то антидепрессант добывает.
Спрятав шоколадки в карман шубы, я устремилась в гости. Второй подъезд, восьмой этаж и — лифт, лучшее изобретение человечества.
Дверь Алька открыла сразу, едва я вышла из лифта, и замахала руками:
— Ну, наконец-то! Заходи быстрее! Замерзла поди? Уй, холодная!.. Руки мой, и на кухню, борщ как раз согрелся!
И быстро обняла меня, едва я сняла шубу. Улыбнулась и упорхнула на кухню. Я завозилась с обувью, краем уха прислушиваясь к её щебетанию. Послезавтра самолет, а купальник до сих пор не куплен, Гена встал в позу и заявил, что больше пяти сумок не потащит, а она только детских шесть штук собрала, мелкая захандрила — как бы не к температуре…
Алька была старше меня на двадцать минут, но отличий в нас больше, чем сходства. Сестра ниже ростом и плотнее, с серо-голубыми глазами и русыми волосами (сейчас коротко подстриженными и ядерно-рыжими). Общее — разве что творческое начало: я книжки пишу, а Алька — профессиональный художник.
Обув тапки, я заглянула в гостиную и удивленно улыбнулась. Ёлка? Несмотря на отъезд и нелюбовь главы семейства к «сопливым праздникам»?
— Это все Варюша, — пояснила из кухни Алька. — Мы позавчера ходили на день рождения к её подружке, а той родители поставили шикарную ёлку. И дома ребенок скандал устроил: хочу, и точка. А ты знаешь, как она скандалит. Проще сразу согласиться, пока соседи милицию и соцработников не вызвали, — и добавила радостно: — Знаешь, ей же учительница по музыке великое оперное будущее прочит! Варька уже похлеще Витаса верещит!
Я весело фыркнула, складывая подарки под ёлку. Это да, по сравнению с разгневанным ультразвуком племяшки Витас — так, мимо проходил… Жаль, не повидаемся… Варюшке, старшей, уже исполнилось шесть лет, младшим девчонкам-двойняшкам — три года. Гена в этом бабьем царстве мечтал о сыне, и сестра, едва младшим годик исполнился, морально засобиралась опять в декрет, но… Дёрнул же меня чёрт ляпнуть, что раз первой — одна девочка, а второй — две, то логично ждать следом трёх девчонок. Алька задумалась и сначала решила с сыном погодить, а потом сказала, что детей с неё хватит. А Гена перестал скрывать свою ко мне неприязнь. Впрочем, он и раньше не таился…
— Вась, борщ остывает!
— Сейчас, руки помою!
Я проверила, все ли подарки подписаны, и поспешила в ванную. Боже, как тут хорошо, и никаких птеродактилей… Я показала язык своему отражению, выключила воду и…
— Вась, это… что?
Алька стояла позади и с ужасом смотрела на моё отражение.
— На щеке… — добавила она сипло и ткнула пальцем в зеркало. — На щеке… Это что?..
И я не выдержала. Тихо хлюпнула носом. Так всегда: держишься, крепишься, но стоит кому-то пожалеть, посочувствовать и проникнуться… Я повернулась, обняла её и расплакалась. Алька погладила меня по спине и залепетала сакраментальное «всё будет хорошо». И поверить бы, да не верилось. Потому что она видела, а значит, мне не кажется. Всё происходит на самом деле. И, послушно вытирая лицо подсунутым полотенцем, я поймала себя на странной и страшной мысли: уж лучше бы спятила… Лучше спятить, чем принимать такую реальность. И честно озвучила выводы.
— Ерунду не говори! — резко перебила сестра. — Ничего это не лучше! Ты у деда нашего двоюродного в больнице была? Нет? Так побывай! Сразу сходить с ума передумаешь! И вообще… борщ стынет.
Говорят, Иннокентия Матвеевича увезли в состоянии острого психоза сразу после смерти бабушки, и Алька с мамой к деду ездили почти каждый месяц. А я так и не собралась ни разу. Вернее, однажды собралась, приехала — познакомиться для начала, потопталась на крыльце и решила, что мне туда рано. Вероятно, мой внутренний голос был прав.
Я умылась и поплелась за сестрой на кухню. Села за стол и придвинула тарелку с борщом. Пахло изумительно, но…
— Валерьянки?
— Тошнит от неё уже…
— Коньяка?
— Аль, я ж не пью!
— А я, пожалуй, выпью…
Уныло размешивая в борще сметану, я поведала сестре о своих злоключениях. Алька выпила рюмку за Муза, вторую — за самопишущуюся книгу, третью — за птеродактиля, а на рассказе о саламандре в сомнении посмотрела на бутылку и отодвинула её в сторону.
