Вот приспичило… А мне любопытно. Прежде он читать не соглашался. Идеи новых историй выслушивал — на работе в аське особенно, а после замечал, что я фигнёй страдаю. И, чем дома за компом чахнуть, лучше бы на лыжи встала. И зерно истины в его словах имелось. Но попробуй, оторви меня от процесса, когда новая идея посетила, а на улице — мороз. Но — новая ли?..
— Васюта, не ходи, — подал голос саламандр.
— А ты не командуй, — я переоделась, натянув прожжённые «лыжники». Всё равно никто не увидит. А я не замерзну.
— Здесь ты в безопасности, — напомнил он про «пса».
— Там — тоже. Не одна же буду. Да и чего мне бояться?
— Останься и дослушай, — встрял Муз серьёзно.
— Вернусь, и договорите.
Что так неодолимо тянуло на улицу? Пожалуй… крыша. Она и сейчас там — в реальности, привязанная к Валику с его «бордами» и «отвёртками», к работе и сибирским холодам. К настоящему. К нормальному и привычному настоящему. Глядишь, поболтаю немного с другом, перезагружу мозг — быстрее вникну в объяснения своих… сущностей. Наверное.
Под неодобрительными взглядами я разогрела в микроволновке остатки сбитня, слила их в термос, обулась, надела лыжную куртку и поспешила на улицу. Ладно, ради их и своего спокойствия не буду уходить далеко от подъезда… Я открыла «отмёрзшую» дверь и поежилась. Хоть ветра нет…
— И снова здравствуйте, — я встала на цыпочки и чмокнула Валика в щёку. — Чему хмуришься? Замёрз? Сбитень будешь?
— Позже, — отмахнулся он.
Вот где в этом мире справедливость? Почему он никогда не мёрзнет? Даже в минус сорок бегает без шапки и перчаток, пижон. И всегда горячий. И хоть бы раз поимел совесть и простыл, зараза…
— Идём? Обдумаю кое-что.
— В смысле «обдумаешь»? — переспросила я озадаченно и привычно взяла друга под руку, сунув ладонь в карман его куртки. — А по пути не думалось? И ты пришёл пешком на ночь глядя и вытащил меня из хаты, чтобы подумать?
Да, за сноуборд и грядущие синяки я буду мстить. Обстоятельно, долго и с удовольствием. Ибо в «лягушатнике» он мне пересидеть не даст. Час проинструктирует и на такой склон затащит, на котором шею сломать проще, чем уцелеть.
Валик добродушно усмехнулся в ответ:
— Вась, а ты ядом не захлебываешься, потому что на меня его сливаешь?
— Исключительно в лечебных целях, — заверила я, подстраиваясь под широкий шаг. — Для закалки иммунитета.
— Да-да, массаж болевых точек, и все пользы для…
— Вальк, не тяни время. В отличие от тебя, я без подогрева и замерзаю очень быстро.
— То есть просто прогуляться не канает?
— Ты же «жаворонок». И в десять вечера уже спишь — или на работе, или дома, или где придётся. А сейчас уже двенадцатый час поди, — чёрт, домой пора бежать, пока полуночным «обмороком» не накрыло… — У тебя пятнадцать минут. Остальное завтра в аське обсудим, всё равно работы не будет.
— У кого как, — пробормотал друг.
— Вальк!.. Сейчас домой пойду! Я уже мёрзну, а ты…
— Ладно-ладно, — он тоже сунул руку в карман и сжал мою ладонь. — Значит, главное. Пишешь не ты.
— Нет, я.
— Нет, не ты, — возразил Валик. — Сюжет вообще не твой. Ты о жизни любишь подумать и философию помусолить. И вдруг — глухой экшен? Не верю. Не ты пишешь.
— А кто, по-твоему? — да, не я пишу. Вернее, не совсем я. Но всё равно… за державу обидно.
— Не знаю. Но не ты. Говоришь, сама пишется? — он посмотрел на меня хмуро и задумчиво. — А почему, предположения есть?
Я замялась. Сказать — не сказать… Опять же посмотрит, как на ненормальную… А впрочем, я давно спалилась.
— Мне сказали, что я писец. Это тот, кто… реальные истории видит. То, что происходит в других мирах. И пишет об этом. Чтобы дверь открыть тем… Тем, кто там, — я объяснила, как сама поняла, помолчала и добавила горько: — Но, знаешь, Вальк… Я до сих пор не уверена в реальности этого. И боюсь, что проснусь завтра в палате номер шесть, между Мальвиной и Екатериной Второй, и окажется, что эти музы и саламандры — на самом деле санитары. И…
— Саламандры? — перебил он и напряжённо переспросил: — Ты видела саламандра?
— Ну да… — растерялась я. — И не только видела. Один на моей кухне окопался. Уже дня три тусуется. А что?
— Чёрный? Саламандр чёрный?
— Н-нет… — вопрос застал врасплох. — Белый, скорее. Знаешь, как пламя. Бледно-жёлтый. А что?
— Белый? — повторил Валик и глухо выругался: — Проклятье, и чёрный где-то рядом… — и заозирался.
Я перестала понимать, что происходит. Остановилась и подняла на него взгляд. В ночном сумраке лицо Валика расплывалось, черты лица смазывались и терялись… в мерцающей зеленоватой тени. И очнулся внутренний голос, привычно заорав: «А надо было молчать!.». Я осторожно попятилась.
— Вальк, ты… — может, мерещится?..
— Я? — безучастный голос, и его глаза вспыхивают потусторонним светом.
— Это не смешно!
— А я что, шучу или смеюсь? — фигура «плывёт» мерцающим зеленоватым туманом, как у… призрака. Н-назгул, мать его…
И я запаниковала. Вот уж точно, разозлишь — потом костей не соберёшь… И испугалась. Сколько ещё таких… «сюрпризов» меня ждёт?.. А сердце кольнуло болью. Боже, почему именно он?.. И кто, черт побери, он вообще такой?.. Всю жизнь ведь рядом был, я себе так не верила, как ему…
Страх побежал по коже холодными мурашками, сдавил горло, и вместо вразумительного воззвания получилось лишь жалкое и сиплое:
— В-вальк…
— Ты всё ещё хочешь жить вечно, писец? — по его рукам потекли зелёные искры, на «лице» проявилась усмешка.
Мама!..
Драпануть я не успела — он оказался быстрее. Причём быстрее даже моих мыслей. Я ведь только… Поцелуй резко выбил почву из-под ног и воздух из лёгких. Я судорожно втянула носом воздух и закашлялась. В затылке взорвалась боль, перед глазами потемнело. И новая попытка вздохнуть обломалась. Я хрипела и судорожно гоняла по лёгким единственный глоток воздуха, а в груди разгорался пожар. И тяжелело, немея, тело. Боже, помоги… Хватит!..
— Повторим? — в лицо дохнуло ледяной вьюгой. Кожу щек царапнули иглы снега.
Я жадно вдохнула и мёртвой хваткой вцепилась в его предплечье. Ноги не держали. Зато включился инстинкт самосохранения, комкая эмоции и притупляя боль. Я резко выдохнула. Только холодный рассудок, Вася, иначе — труба, а мне туда рано… Дышим, дышим и думаем. Быстро! Пока не наигрался.
— Обойдёшься… — выдохнула ему в лицо. Ничего общего с моим лучшим другом это… существо теперь не имело.
Перед глазами плыло, и призрачно-зелёная рожа уже не так пугала. Сущность ты или нет — не знаю, но тело у тебя физическое, шеей сквозь шарф и ворот куртки чувствую. А я с тобой, сволочь подколодная, не зря всю жизнь дружила. И как облупленного знаю. И для начала… уравняем разницу в росте. Я дёрнулась, попыталась лягнуться, и горячие пальцы сжали моё горло, приподнимая над землей. Ни черта не вижу, но знаю… И на хриплом выдохе из последних сил врезала по дважды сломанному левому колену.