— Не знаю, Васюта. Не знаю. Мы никогда не вмешивались в деятельность живых. И, умирая, сущность оставляла размытое пятно в памяти. Всё. О подмене реальности я никогда ничего не слышал, — и, помедлив, добавил неохотно: — Извини.
Кивнув, я погладила кота по спине. Странное ощущение, словно реальность и нереальность поменялись местами… Ещё пару дней назад на работе я чувствовала себя в своей тарелке — в своей реальности, а всё, что происходило дома, казалось сном. А теперь — наоборот. И Сайел, и птеродактиль стали якорями, удерживающими меня в истинной реальности, а рабочий день казался сном — дурным, мутным и далёким. И не только этот рабочий день, но и предыдущие — и плакаты Игорька, и Цыпа с шефом, и тесты, и… Это события двухлетней давности из чужой жизни в корявом пересказе… И какими же они теперь видятся неправдоподобными, незначительными и несущественными… Кажется, механизм психологической защиты включился на полную катушку. Знать бы только предел его прочности…
Часы на кухне пробили полночь, и я привычно вздрогнула. Мир поплыл, «проваливаясь», теряя очертания, становясь кисельно-вязким. Я действовала интуитивно. Опустила Баюна на пол, схватилась за саламандра и сипло попросила:
— Обожги!..
— Чего?
— Обожги! Я не хочу писать!.. Не сейчас!
Вчера шок помог обойти зов полуночи, и сегодня должен помочь.
— Обжигай, говорю!..
Ладони вспыхнули болью, словно на них кипятком плеснули. Я зажмурилась и закусила губу, чтобы не заорать. В голове помутилось, но точно не от «обморока». Если я права, и он меняет мою реальность, то нужно этому помешать. Иначе крыша улетит далеко и навсегда. Если, конечно, я права…
— Ещё? — ехидно уточнил Сайел.
Я нервно съежилась и кивнула. Мало ли… Он крякнул, присел на корточки и сжал мои предплечья. И меня тряхнуло. Не пальцы в розетку и двести двадцать, но похоже… И мой крик показался очень далеким, гуляющим под потолком эхом.
— Продолжим? — глухое и невнятное, как сквозь вату.
Я быстро замотала головой. Вдох-выдох, и сознание проясняется, и пусть трясёт… С макушки по плечам поползло искристое тепло, унимая дрожь и снимая боль. И вспомнилось неожиданно «здоровое» утро. Так саламандр умеет не только убивать, но и лечить?.. А что ещё он умеет?
— Много чего разного…
Кажется, я спросила вслух.
— …но без нормального тела мои способности малы.
Я бессмысленно посмотрела в тёмные глаза, и Сайел пояснил:
— Физическое тело — это ограничитель. Когда становится больно, когда сила сжигает изнутри — значит, её возможности на пределе, а перешагнуть через него — смерть. И тела, и духа — он развоплощается, сгорая. А это маломатериальное тело нечувствительно, и приходится… — он помялся, но добавил: — сдерживать возможности, чтобы не выгореть случайно. И полностью.
Я снова кивнула. Стало легче. Моргнула, присмотрелась и сглотнула. Я сидела на полу, прислонившись к стене. Перед носом болтался шипастый птеродактилев хвост, а на коже, щекочась, плясали белые искры. Стало хуже. Я зажмурилась, а саламандр захихикал. И пусть себе, смех продлевает жизнь…
— Спасибо… — выдохнула тихо.
— Спасиба мало, хочу свечки, — весело отозвался Сайел.
— Не проблема, — я приняла протянутую руку и встала. Ноги будто ватные.
На кухне я включила свет и обнаружила Муза. Пьяный в дупель, он спал на подоконнике, обняв бутылку и завернувшись в тюль. Настенные часы показывали полпервого ночи, но спать не хотелось. И «обмороки» отступили.
— Почему ты не хочешь продолжать книгу?
Я помолчала, заваривая душицу с мятой. Внутренний голос против рассказа ничего не имел, и я изложила свои бредовые предположения.
— Думаешь, твой герой — тоже писец? — переспросил Сайел серьёзно. И ни тени насмешки, только беспокойство. — А как он выглядит?
— Ну… на меня похож. Только коса короче, и… он парень.
Саламандр матюгнулся. Походил по кухне от стеллажа к плитке и снова выругался. Остановился, посмотрел на меня, но ругнуться не успел.
— Да в чём дело-то? — я достала из тумбочки банку с медом.
Сайел сел на табуретку, ссутулился и вытянул ноги. Потаращился на Муза, на потухшие свечи и тихо сказал:
— Сядь. То, что расскажу… Это легенда, древняя и мало кому известная. Заканчивай с чаем и садись.
— Думаешь, не устою? — я, выполняя обещание, зажгла свечи. — Ты меня пугаешь.
— Мне ль тебя пугать? — хмыкнул он. — Я ж не зеркало.
Я выронила зажигалку:
— Видишь, что ли?..
— Нет. Знаю, — саламандр смотрел исподлобья, внимательно и хмуро. — Всё, что случается с ним, отражается на тебе, так? И ты видишь это в зеркале.
Я плюхнула в отвар два ложки меда и села на табуретку. Сайел довольно прищурился на пламя, помедитировал и загробным голосом начал вещать:
— С детства нам рассказывали легенду об изначальном мире — Эрении. Да-да, я только начал, когда позвонил этот… Васюта, не реви! И откуда у тебя столько слёз?.. Ты меня сбиваешь. Вот, на полотенце… Значит, Эрения. Изначальный мир. Созданный из тьмы и света. Вась, ну хватит!.. — посмотрел на меня раздражённо и быстро закончил, не успев толком начать: — Словом, все миры — это повторения Эрении. Как и все существа, в этих мирах живущие, — повторения жителей Эрении. Вот. Вопросы?
— Не понимаю… — и украдкой высморкалась в полотенце. Действительно, откуда столько слёз?..
— Тебе физику мироздания объяснить? — Сайел насмешливо поднял брови. — Рассказать о том, как мир при катаклизме сбрасывает силовую и информационную оболочки, обновляясь и порождая новые миры? О том, что и у твоего мира тоже есть повторения, в которых тоже живут похожие на вас существа?
— Не надо, — отказалась сходу. — Я гуманитарий махровый, и всё равно ни черта не пойму, — и нахмурилась: — То есть ты хочешь сказать, что этот парень — мой… клон?
— Боюсь, что нет, — саламандр тоже нахмурился. — Я сунул нос в твою книгу, прочитал немного… Похоже, ты пишешь об Эрении — об её тёмной, полуночной стороне. И это ты — его… клон. Повторение.
Я недоверчиво посмотрела на своего собеседника и иронично хмыкнула:
— Да ладно! Никакое я не повторение. Меня же не клонировали, а родили обычные живые люди!..
Он закатил глаза:
— Это формальный термин!
— А ты по-человечески объясни! А то «повторения», «изначальные»… Энцефалопатия, блин, неясной этиологии!
— Как-как? — заинтересовался Сайел.
— Чушь, не поддающаяся научному объяснению и обоснованию, — я глотнула чая и скривилась: — Фигня, в общем.
Саламандр зыркнул недовольно и засопел. Кажется, и рад бы по моим умственным способностям пройдись, а нельзя. И я мстительно добавила:
