В отделении тогда дежурил Костик — старший сын дяди Миши. «Конкурентов» отправили в «обезьянник», а нам с Валиком Костя выделил угол в своём кабинете. И первый рассвет свободной взрослой жизни мы встречали в отделении, играя в карты, выданные братом. А Костик тем временем пытался дозвониться до родителей. Но моя мама и Маргарита Сергеевна до утра пили в ресторане вино, Алька гуляла на своём выпускном в художке, а папа возвращался на поезде из командировки. Сотовых тогда ещё не было, папа приехал домой в шесть утра, прослушал автоответчик и рванул забирать нас.
А потом был скандал. Который усугубился тем, что мамы приехали из ресторана следом за папой, тоже увидели сообщения и тоже рванули за нами. Но папа добирался выспавшимся и на машине, а мамы — в состоянии отрезвления, после бессонной ночи и на каблуках. Они явились в отделение, когда мы уже ехали домой, и…
В общем, да, скандал был страшный. Обе мамы орали на нас, перекрикивая друг друга, а мы с Валиком держались за руки и молчали. А что тут скажешь? Верни время назад — поступила бы также. Мы с детства горой друг за друга. И папа потом, когда мамы отправились утешаться валерьянкой, обнял нас и подбодрил неожиданным: «Держитесь вместе и никогда не пропадёте». И мы держались. Даже когда новые увлечения и компании разводили нас в разные стороны. Ничто так не разделяет друзей детства, как новая взрослая жизнь и взрослые проблемы, но мы держались. Пока…
Я тихо хлюпнула носом. На танцполе образовалась вторая тень, обнимающая девицу-провокаторшу, и на мгновение, прищурившись, я рассмотрела. Упрямая зеленоглазая физиономия с резкими чертами, взъерошенные тёмные волосы и распущенный галстук. И почти вспомнила…
— Вась, я ведь тебя пригласить хотел.
— А почему не пригласил? — я обернулась. — Постеснялся, что ли? Чего? Дружить же не стеснялся.
— Дружить одно, — хмыкнул он. — А это, — и кивнул на танцпол, — другой уровень отношений.
— Ну и перешел бы. Кто мешал-то?
— Табличка на лбу «Не входи — убьёт!», — отшутился Валик.
Я оскорбленно фыркнула:
— Подумаешь, какой пугливый! Но не мне же первой… приглашать!.. И нашлись же те, кто рискнул со мной связаться, — взял бы с них пример!
— И где они, эти смельчаки? — спросил он едко. — И надолго их хватило?
Я взобралась с ногами стол и обняла колени. Вспоминать — так вспоминать… Хотя он и так всё знает. Сколько я на его плече ревела от обиды на судьбу…
— Первый два года продержался. В универе русский язык со всех драли так, что технари вешались. И этот… придумал выход. Как только на третий курс перешёл, где русского нет, сразу сбежал. Второй…
И сморщилась. Воспоминания были горькими и неприятными, но за них с блеском отомстили.
— Второй мечтал у папы диплом защитить и в исследовательский институт на работу просочиться. Через меня. Даже предложение сделал за неделю до защиты. Но папа сказал, что в жизни не встречал такого бездаря и лентяя, что ему стыдно видеть такого морального урода рядом с умницей-дочкой, и диплом зарубил. Поставил неуд, и «жених» слинял. Вместе с предложением. Потом ещё один был — Алька подсунула. Сбежал через неделю, когда я отказалась ему идеи для картин придумывать. А последний… почти прижился.
— Почти? — уточнил Валик ехидно. — Сколько раз ты его выгоняла?
— Не знаю, не считала, — я передёрнула плечами. — И не я выгоняла, а Баюн. Кот его сразу невзлюбил и начал гадить в обувь. А контакт с животным налаживать мы не стали, мы гордые, — я скривилась. — Да и жить было негде, а с мамой в коммуналке — стрёмно, — и тяжко вздохнула: — Короче, меня всегда использовали. И никто никогда не любил. И в школе — тоже. Сам же первым за сочинениями прибегал… Отсюда и табличка. Хватит.
— Так уж и никто? — судя по тону, сейчас заржёт. И заржёт обидно.
Я надулась. Так уж и никто, да. И я отвечала всем взаимностью.
— Потанцуем?
Из колонок уныло завывал шепелявый тип, вроде Шура. Я без колебаний приняла протянутую ладонь, теплую и почти человеческую.
— Не боишься? — спросил весело.
— Нет, — я легкомысленно обняла его за плечи.
— А ведь убить хотел.
— Хотел бы — убил бы, — это же только сон?.. И в нем спокойно и уютно. И опять можно говорить обо всем на свете. — Я же тебя тысячу лет знаю. И знаю, когда ты тянешь время, — я подняла на него взгляд: — Вальк, ты тянул время. И вряд ли саламандра выманивал. Сай тебе не по зубам, да и зачем он… Зачем?..
— Но он очень вовремя появился, верно? — тень склонила голову набок.
Я невольно сглотнула. Чёрт. Мне это не нравится…
— Вернёмся к последнему вопросу. Так уж и никто?
Я промолчала. Только семья. Любила, терпела и принимала. И Валик, да. Принимал меня со всеми моими гусями, музами, птеродактилями и прочей творческой нечистью. И терпел диктаторские замашки. И удовольствие своё мазохистское умудрялся находить. И…
Осознание прилетело по затылку кирпичом. Который, как известно, ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится. Больно… И так не вовремя…
— Ты зачем пришёл? — спросила я тихо.
— Чтобы поняла.
Я пришибленно смотрела на него и молчала. Вот зачем сейчас, когда ничего не изменишь?.. Это что, месть за мою слепоту? Ему-то там, в потустороннем небытие, всё параллельно и сиренево, а мне каково?.. Зачем ворошить прошлое, если уже ничего не исправить?.. Ведь сон закончится. И он вернётся обратно. А мне с этим осознанием придётся жить дальше. И как? Как?.. Но, может, это только сон? Бред воспаленного воображения? Ведь для всех он давным-давно умер…
— Я тебя выдумала, да?.. — я уткнулась носом в его плечо, сбиваясь с ритма танца, и обняла за талию. — А на самом деле тебя нет, не было, не будет, и сейчас ты только снишься?..
— Конечно, — легко согласился Валик. — Конечно, ты меня выдумала. Конечно, меня никогда не было. И, конечно же, сейчас я тебе только снюсь.
— Издеваешься, зараза… — протянула я тоскливо, отстраняясь.
— Любая реальность — это иллюзия, любая иллюзия — это сон, а любой сон может стать реальностью. Или иллюзией, — потусторонние глаза смотрели весело и загадочно. — И только тебе выбирать, в какие сны верить и за какие иллюзии держаться. И ту реальность, в которой захочешь жить.
— И когда ты успел стать таким умным? — фыркнула в ответ.
— Удобно ничего не видеть, да? — он пропустил мои слова мимо ушей. — Удобно слепить кокон из фантазий и спрятаться там от всего мира? И никого туда не впускать. И ничего не замечать. И на всё пофиг, ведь есть твои любимые истории. Только помогут ли они сейчас, когда реальность сводит с ума? Когда прошлого не вернуть?
Я задохнулась от обиды, в глазах вскипели злые слёзы. Это… удар ниже пояса! Запрещенный приём!.. Но сказать в свое оправдание ничего не успела. По десятому кругу знакомо завыл Шура, и Валик снова потащил меня танцевать.
