Владлен Матвеевич кивнул, и я обняла его на прощение. Он погладил меня по спине и приободрил:
— Не бойся, Василек. И дневник заведи. Записывай все важные события. Чтобы… не запутаться и не забыть. Даты, имена, факты. Мы не можем предугадать его следующий ход, но у тебя будет, за что зацепиться, — и повторил: — только ничего не бойся. Мы…
— …что-нибудь придумаем? — чёрт, как надоела эта набившая оскомину фраза… Но только за неё я пока и держусь.
— Придумываешь ты, — подмигнул двоюродный дед. — А мы делаем. Он обязательно выдаст себя. Так или иначе. Все ошибаются.
Да-да, и на нашей улице однажды перевернется грузовик с апельсинами… Главное, успеть удрать, чтобы не зашиб. Я кивнула, попрощалась, сгребла в охапку Муза и пошла домой. Версию Владлена Матвеевича о здешнем сумасшедшем писце я пока проверить всё равно не смогу, а вот версию об инициации — вполне. И меня ждали работа, роман и «герой». И… бабушка. И теперь я точно знаю, чем закончится эта история.
Тенью.
Глава 4
Полночь время обновляет,
Верю, а ты точно знаешь,
Встречу где-то в пути…
«Гранд-Кураж»
…Тень растворилась в лунном свете обережного символа. Я невольно коснулся правой щеки, ощущая слабую пульсацию символа. Всё. Всё пройдено и собрано. Осталось последнее — благословение и признание хранителя. И только бы получилось… Пути отхода подготовлены, но… Тень хранителя — это часть моего мира, а чужеродная сущность — есть чужеродная сущность. Выбор очевиден. И риск оправдан.
Мышь тихо пискнула, и я вышел из ниши. На стенах коридора мерцали, разгоняя мрак Полуночи, слова — рассказ о чужой истории. Пара предложений — и портал в другой мир распахнется. Позади меня сутулилась костлявая сущность. А впереди, там, где только что был тупик… стена неуловимо менялась. Неровная кладка трескалась, пропуская серебристый туман, плавилась, стекая на пол свечным воском. Я невольно затаил дыхание. Плети тумана расползались по потолку, спускались по стенам, стирая слова.
— Тихо, — велел одними губами, и мышь поперхнулась писком. Метнулась ко мне, затаилась на плече, запахнувшись в крылья.
Пусть стирает. Написанные слова недолговечны. А те, что остались в памяти, навсегда со мной. Как и история иномирного писца. Повторить её — дело недолгое. Вот только пыль… Туман оседал на стенах, растворяя слова. И камень. Я опустил взгляд. Серебристые плети обвивали ноги до колен, подошвы сапог прилипли к полу. Я с трудом удержался от желания дернуться и отступить — назад, к сущности. В отличие от меня, её туман обходил стороной, разбегаясь по стенам.
Мышь испуганно дрожала. Мои ноги вросли в пол намертво, скованные камнем до колен. А коридор продолжал меняться. Плети тумана свивались, покрывая стены мерцающими коврами, густели и… твердели. Серебристое сияние становилось ярче, и в нём чудились неясные тени. И живо вспомнилось, как за моей спиной появилась костлявая сущность. Я посмотрел по сторонам и стянул с плеч плащ. Если стены вспыхнут, я ослепну раз и навсегда. И плащ, вероятно, не спасет. А стены вспыхнут. Откуда взяться тени, если нет света? А тень — даже с силой хранителя — это всего лишь тень. Которой необходимо воплотиться из света.
Я обернул голову плащом и замер, выжидая. Мышь, судя по возне и недовольному писку, забилась в сумку. Сущность не шевелилась. Зато заворочался мрак. Вязкий и липкий, он неохотно отступал, поднимая волны душной пыли. И усиливалось сияние, осязаемое до остроты, до болезненного покалывания кожи. Да, сущность ключа явно слабее, от её света достаточно отвернуться… Я недовольно поджал губы. Сколько ещё ждать?.. Ноги деревенели в неподвижности, глаза щипало, воздуха не хватало и…
«Ты пришёл», — резкая вспышка света, и ткань плаща прилипает к лицу.
Кровь из глаз течёт по щекам и шее. В голове вспыхивает боль. Мышь замирает в сумке, прекращая возню.
Я до боли закусил губу.
«Зря. Тень за тобой».
— У меня должен быть выбор… — прошептал сипло. — Я имею право выбирать…
«Ты сможешь жить без крови, смертный?»
Нет. Тьма…
«Ключ — твоя кровь, его тень — тень твоей крови. У тебя нет выбора. И никогда не будет. В жизни — не будет. Место занято. Давно и навсегда. И никто, кроме ключа, рядом не встанет».
Что ж, предсказуемый исход… Я скрипнул зубами:
— Добивай.
«Ты пришёл. Первый. Достойный. Посмотри на меня».
Я непроизвольно отвернулся, жмурясь сильнее. Глаза горели огнём, от боли мутилось в голове.
«Смотри, смертный».
Свет погас быстро и внезапно. Я вытер лицо плащом, отстраненно удивившись собственным дрожащим рукам. Трясутся, как у припадочного. Уронил окровавленный плащ на пол и слепо сощурился. Во мраке слабо мерцала серебристая фигура, высокая, тощая, нескладная. Лицо размывала тень, не касаясь лишь глаз — седых, пронзительных, мудрых.
«Идём», — фигура протянула костлявую руку.
Под боком завозилась мышь. Пискнула тихо и заткнулась, едва тень опустила взгляд на мою сумку.
«Интересная форма. Кто из твоих предков поклонялся Знаниям?» — глухой голос напоминал мой собственный, внутренний.
— Все, — ответил неохотно. — Только меня выбрало Время.
«Идём», — повторила тень.
Макушки коснулось дыхание сущности, и она неловко накинула на мои плечи свой дырявый плащ. Старые лохмотья растеклись по спине и груди, и я невольно поежился. Чужая сила прилипла к коже мокрой одеждой, но вместе с ней отступила боль. И прояснилось в голове. И разлетелись по полу лопнувшие каменные оковы. Я быстро огляделся. Ни тупика, ни угла инициации. Только клочья тумана стелились по полу. Вздохнул и неуклюже шагнул за зовущим. Если не добил, то…
Фигура отвернулась и поплыла по коридору, а Полночь расступалась перед ней, храня светящиеся следы. Я шёл, ни о чём не думая. Пожалуй, впервые я не знаю, что и думать… Хранители либо посвящают, либо убивают. А я застрял где-то между. Сущность ключа следовала за мной, шурша по полу поникшими крыльями. Мышь молча таилась в сумке. Да, не знаю, что и думать… И невольно обернулся. Туман рассеялся, и на стенах вновь замерцали слова. Все до единого. И до открытой двери туда — пара предложений… Только нужды в ней больше нет.
«Не отставай», — вмешался в мои мысли сухой голос.
Я удивлённо поднял брови. Глаза привыкли к мягкой полутьме, и я различил на фигуре хранителя… трещины. И… «пробоины». Словно рваные раны. На горле и грудной клетке, на «плечах» и «коленях» темнели пятна, от каждого из которых расходилась сеть чёрных трещин. Я невольно коснулся первого символа инициации. Тёмная точка на правом виске, из которой разбегались серебристо-чёрные молнии. Одна — к брови, вторая — к уголку глаза, третья — к скуле, четвёртая — к уху, пятая — исчезала в волосах. Жизнь… несмотря ни на что? Меня ведет тень Жизни? Но откуда тогда…
