Ауша ободряюще улыбнулась, и я повернулась к ней спиной. Давно хотела подстричься, но жаба — это такой вредный зверь… Много лет отращивала волосы, жалко было. Но не теперь. По шее щекотно скользнули чёрные искры, и голове стало легче. Я повернулась, протянула руку и трусливо зажмурилась, когда из пальцев чёрной саламандры выскользнули иглы шипов. Ладонь кольнуло лёгкой болью.
— Вы долго там? — недовольно заворчал Сайел. — Я устал её держать!
Устал он… Я хмыкнула и съёжилась, когда из гостиной донеслось сначала рычание, а потом леденящий душу вой. Беспомощный. Недовольный. Ауша метнулась в комнату, и двоюродный дед поковылял за ней. Я попыталась увязаться следом, но меня остановили резковатым:
— Василёк, не ходи. Тебе не понравится то, что ты увидишь, — и добавил чуть мягче: — Когда ты повзрослеешь, когда привыкнешь, я всему тебя научу. А пока — иди-ка… в ванную. И не верь тому, что услышишь. Неприятно будет. Но иначе никак. Иди.
Я посмотрела на него умоляюще и послушно потопала в ванную, вытирая слезы. Боже, помоги… В ванной я закрылась, включила воду, обернулась к зеркалу и замерла, изучая новый облик. Лёгким движением руки Ауша ухитрилась подстричь меня «лесенкой» и сделать перманентную завивку. И укладку. Крупные светлые кольца волос падали на плечи, вились вдоль щек. Впалых. Когда я ела-то в последний раз?.. А концы прядок почернели на сантиметр. Я придирчиво изучила Аушину фишку. Вроде не сожжённые…
От осмотра отвлек новый вопль. Вернее… рёв. Я села на край ванной и попробовала позвать птичку. Да, надо отвлечься… И одной, в неизвестности… страшно. Сосредоточиться получилось попытки с двадцатой, когда меня уже трясло от страха и усталости. Красный птеродактиль возник на батарее, обернулся и спорхнул мне на руки. И курлыкнул, едва я обняла тёплое тельце. И протяжно зевнул, уткнувшись клювом в моё плечо. А я слушала его сонное сопение и молилась. Разговаривала с Алькой, просила потерпеть и снова молилась. Когда она дважды рожала, это помогло. А Бог троицу любит…
Владлен Матвеевич напугал. Он вломился в ванную с шумом и грохотом, едва не выдрав «с мясом» дверную ручку. Увидел защитника, улыбнулся бледно, сгреб в охапку и ушёл. Алька больше не кричала, и я подумала, что всё, но… Новый леденящий вой и возня в коридоре напугали до дрожи. Я сжалась в комок. И понимала, что защитят, но… Чёрт. Не смотреть — страшно, а увидеть — ещё страшнее…
Я зажмурилась, снова заговорила с сестрой и ощутила… движение. Капли воды промочили свитер, и меня словно кто-то со спины обнял. Я обернулась. Тень подмигнула зелёным глазом и затаилась. Я жалко улыбнулась. Спасибо и за это…
Дверь снова открылась, являя измученного Владлена Матвеевича. Здоровая рука трясётся, волосы дыбом, белки глаз — в кровоподтеках, в тёмных зрачках — багровые угольки. Включив ледяную воду, он сунул голову под напор и замер. Я предусмотрительно сдернула с крючка полотенце. Двоюродный дед выключил воду, вытерся и сел на край ванны рядом со мной. Вытянул ноги и сипло выдохнул:
— Всё, Василёк. Победили, — и обнял меня за плечи. — Молодец, что поняла. Не то потеряли бы.
Я снова, в который раз, захлюпала носом, но от облегчения. Да, Альку пока не видела, но деду верила. Кому ещё верить, как не родне?.. И внутреннее ощущение подсказывало, что всё получилось, и она спит.
— Спит она, — подтвердил и Владлен Матвеевич. — Несколько дней будет болеть — пока срастется, пока привыкнет… И о том, что случилось, не вспомнит. Возможно.
Шмыгнув носом, я взяла с края раковины влажное полотенце и приложила его к горящему лицу. Высморкалась украдкой, собралась с мыслями и тихо спросила:
— Вы сказали, что бабушка могла изменять… Так?..
— Нет. Не так, — покачал головой мой собеседник и неловко поёрзал. — Она не меняла суть, не трогала природу. Она… обновляла. Добавляла жизненных сил изношенным, не более. И у неё всё было строго, всё записано — из какого мира сущность, какими способностями наделена, к какому человеку подселена. Суть она не меняла никогда. И всегда по записям работала. Это… — он устало передернул плечом. — Это что-то новое.
— А Альку можно увидеть?..
— Можно. Только тихо.
— Спасибо!..
Теперь дверь едва не вынесла уже я. Промчалась по коридору, поднимая облака пепла, и нерешительно заглянула в гостиную. Бардака, к вящему удивлению не обнаружила, хотя, казалось, драка была. Только торшер свернули да у ёлки ветки обломали.
На полу среди свечек дружно медитировали саламандры. Алька лежала на диване, укутанная в плед. Бледная, осунувшаяся, но живая. Я осторожно подошла и села на пол. Сунула под плед руку и нашла ледяную ладонь. Сестра дышала тяжело, но ровно, размеренно. Я снова хлюпнула носом. Когда же это всё закончится…
Алька вздрогнула, сжала мою руку и открыла глаза. И на меня плеснуло… виной. Жгучей, тяжёлой, болезненной. Ничего не забыла…
— Спи, — прошептала тихо и дрожаще улыбнулась: — И всё равно люблю…
Сестра ответила такой же дрожащей и слабой улыбкой и закрыла глаза. В её груди свернулась уютным клубком и тихо закурлыкала бывшая «птичка». Алька расслабилась, разжала пальцы, выпуская мою руку, и сонно засопела в унисон с курлыканьем. Наверно, пока я могу за них не волноваться…
— Васют?..
Я обернулась. На меня не мигая смотрела Ауша.
— Уже почти срослись, — прошептала она. — Владлен не видит — люди видят сущности только вовне. А я вижу. Защитник твой, кровь у вас с сестрой одна — и они уже почти срослись. Не бойся. Отдохни.
Легко ей говорить… Я шёпотом поблагодарила обоих, ушла на кухню и включила чайник. Метель по-прежнему не унималась, снег сиял в мерцании уличных фонарей, и на кухне было почти светло. Я не стала включать свет. Достала чашку и села за стол. Легко им всем говорить… Сейчас — Алька, а если завтра — родители или племяшки?.. Я этого не переживу… Конечно, Сайел отчасти прав — не я виновата, а дар. Охотятся за ним, а не за мной. Но мне от этого не легче. Ни разу. Я писец. Я носитель и хранитель. На мне ответственность. И за дар, и за родных.
Владлен Матвеевич приковылял на шум вскипевшего чайника. Я достала вторую кружку, налила чай, выкопала из серванта пачку печенья и снова села за стол. И рассеянно уставилась на плавающие в кипятке чаинки. Надо топать к Маргарите Сергеевне. Срочно. Бегом. Может быть, не она. Может, она даже не знает. Но я разберусь и успокоюсь. Это единственная ниточка.
— Василёк, если ты что-то знаешь — расскажи, — попросил двоюродный дед мягко.
Я опустила голову, нервно заправила за уши пряди волос и промолчала. Внутренний голос советовал не распространяться, и я была с ним солидарна. Он столько раз давал нужные советы…
— Что ж, — Владлен Матвеевич поставил кружку на стол. — Значит, свои подозрения мы проверим порознь.
Я не поднимала глаз, в полной темноте старательно вертя кружку и «рассматривая» узор из чаинок. А что, сегодня уже пятое января… Почти пятое. Вот-вот пробьёт полночь. Следом — шестое и ночь перед Рождеством. И можно начинать гадать. Не на прЫнца с конём… так хоть на северного оленя, который «песец».
