Она охает в трубку.
– Ты меня пугаешь.
– Я проверяю кое-что, – признаюсь я, хотя углубляться в детали не собираюсь. Сделаю это при встрече, с глазу на глаз. – Не хочу говорить, пока не узнаю больше. Именно поэтому остаюсь здесь.
Кейт молчит, и это необычно. Представляю себе, как она расхаживает по терракотовой плитке пола, грызет ярко-розовый маникюр.
– Ник… – У нее падает голос. – По крайней мере скажи, что это не Брант. Если вы вдвоем справиться не можете, то на нас, остальных, надеяться нечего.
– Давай поговорим в другой раз? – спрашиваю я. – Например, когда ты будешь здесь.
– Да, конечно. – Кейт отвечает медленно, будто еще переваривает информацию. – Я закажу билет сегодня вечером. Обещаю. И сообщу детали.
– Отлично.
Кейт замолкает снова, затем вздыхает в трубку.
– Что? – спрашиваю я.
– Начинаю беспокоиться по-настоящему. – Тон у нее больше не шутливый. – Теперь всю ночь буду переживать.
– Пожалуйста, не надо, – прошу я и понимаю, что наговорила вполне достаточно, чтобы растревожить нас обеих. – Просто закажи билет, и мы поболтаем, когда прилетишь.
Говорю «поболтаем» вместо «поговорим» в надежде облегчить ее обеспокоенность. Болтовня забавна и небрежна. «Говорят» о серьезных вещах.
Попрощавшись с Кейт, тяну руку вправо за бокалом пино-нуар. Он стоит возле полупустой бутылки. Слева от меня – наш свадебный альбом. Зародившиеся в последнее время сомнения в прочности нашего брака пробудили во мне желание повнимательнее просмотреть историю наших отношений, изучить все детали и обстоятельства, закоулки и трещинки, исследовать каждое воспоминание. Хочу удостовериться, что мы с самого начала были действительно счастливы, что это не только плод моего воображения.
Я и сейчас прекрасно помню тот момент, когда он вошел в «Беркшир гэллери». Приблизившись к приемной стойке, назвал свое имя, сказал, что у него назначена встреча с мистером Беркширом. Мы обменялись взглядами, но в этом не было ничего необычного, если не принимать во внимание, как он на меня смотрел. Завораживающе. Помню, у меня перехватило дыхание; я физически не могла оторвать взгляд от этих пронзительных глаз, ярких, как зеленая бирюза, и мягких, как морская гладь. И от его волос цвета светлого песка, от падающих на лоб завитков.
Он сам мог считаться произведением искусства, более изумительным, чем любой экспонат, украшающий девственно-белые стены нашей галереи. Через несколько секунд я сумела убедить себя, что он, скорее всего, смотрит так на всех женщин. Такие мужчины – потрясающе, до неприличия красивые, от которых захватывает дух, – распространены так же широко, как населяющие подземку гигантские крысы или длинноногие красавицы из Восточной Европы, приезжающие в город с надеждой получить контракт с «Вильгельминой» или Ай-Эм-Джи. Они – часть местного ландшафта, здешней культуры. Их нетрудно обнаружить, если только задаться целью и поискать, но, видит бог, у меня такой цели не было.
Через секунду появился мистер Беркшир, наше мгновение закончилось, и как только они ушли наверх, Марин сказала мне, что Брант Гидеон станет следующей горячей штучкой, а уж она-то знала. В художественном мире искусства Нью-Йорка она держала ухо востро, а я была всего лишь наивной двадцатидвухлетней девицей, новоиспеченным специалистом по истории искусства. Еще чернила в дипломе не высохли.
Выйдя после встречи, Брант, не теряя времени, попросил у меня номер телефона и свидание в пятницу вечером в каком-нибудь уютном, неприметном заведении в Ист-Виллидж. Все, что я помню, – желание сказать «нет» и показаться отрешенной и незаинтересованной, но сердце у меня колотилось так, что я ничего не соображала, и Марин ответила за меня.
Именно в этом баре в Ист-Виллидж он ровно через год сделал мне предложение. Еще через год женился на мне в поместье моих родителей в Нантакете, поклявшись в вечной любви перед лицом 624 гостей. Весь вечер он не выпускал меня из виду ни на секунду. А когда вечер закончился, снял туфли со шпильками с моих усталых ног и на руках отнес к ожидающему автомобилю, умчавшему нас в номер отеля на побережье. Там мы наскребли сил заняться любовью, и не единожды, а дважды, и наутро повторили – перед тем, как улететь в Европу, на медовый месяц.
Тогда мы были счастливы. Я никогда не поверю, что это не так.
Рассматривая снимки, подолгу задерживаюсь над каждым, пока меня не настигает приступ ностальгии с ее светлой грустью и неизбежной тоской, и все-таки листаю дальше. У нас улыбки до ушей, искрящиеся глаза полны жизни. Вот мы решили вздремнуть под Эйфелевой башней в Париже. Ночуем в ирландском замке. Прыгаем по скалам в Финляндии. Наш медовый месяц во всем его волшебном великолепии здесь, полностью задокументированный. В самом конце альбома нахожу клятвы, которые мы написали друг другу.
Достаю из конверта клятву Бранта и перечитываю. У него аккуратный, убористый почерк с завитушками, и листок фамильной льняной бумаги размером пять на восемь дюймов исписан полностью.
Николетта,
Я никогда не верил в любовь с первого взгляда и никогда не думал, что создан для брака… но потом встретил тебя, и все, что, как мне казалось, я знаю о себе, переменилось. Вот так. Позволь мне, во-первых, прямо и откровенно признаться, что поначалу мое внимание привлекла твоя красота. Но к концу нашего первого свидания я понял, что кроме сапфировых звездных глаз и заразительного смеха ты обладаешь умом и грацией.
Я не могу насытиться тобою. Не знаю, хватит ли нам этого «навсегда», но есть только один способ проверить…
Твое кольцо я носил в кармане несколько месяцев, прежде чем набрался храбрости сделать тебе предложение. Хотя я был уверен, что ты скажешь «да», потому что к тому времени мы оказались в плену прекрасного и правильного чувства… но какая-то часть меня боялась услышать «нет», боялась, что тогда придется прожить жизнь без тебя, а мне это казалось смертным приговором.
Но как-то вечером мы проходили мимо витрины «Картье», и ты остановилась возле колец – всего на секунду, думая, что я не вижу, и я все понял.
Я понял, что ты скажешь «да».
И в следующем месяце я сделал предложение. И ты сказала «да». И вот мы здесь.
Поскольку, Ник, ты воплотила мою мечту в жизнь, меньшее, что я тебе могу обещать, – сделать для тебя то же самое.
С этого дня я твой. Тебе моя любовь. Поддержка. Моя честность. Доверие. Все, что потребуется, и даже больше – тебе. Тебе только стоит сказать, и оно твое.
Твое счастье – это мое счастье, отныне и навсегда.
В этом я клянусь тебе, любимая.
Вкладываю клятвы в задний карманчик альбома и захлопываю его. Отпив глоток вина, смотрю на потрескивающий камин, думаю… Когда-то он называл меня «любимая». Спрашиваю себя, когда перестал?
И не могу вспомнить.
