Ну как такой может не нравиться?
Скомкав листок рисовальной бумаги, я бросаю его в проволочную корзину для мусора. Из плейера звучит песня «Розовая луна». Когда я ее слушаю, не перестаю думать про теплые летние ночи. Как только песня заканчивается, жму на левую кнопку со стрелкой, как учил Брант, и песня звучит снова.
Как-то на Рождество Мама купила нам гавайскую гитару, но Сэйдж порвала струну прежде, чем кто-то успел научиться играть по-настоящему. Никого это, похоже, не опечалило, и мы ее потом не пытались настроить. В нашем доме к музыке были склонны только я и Мама – мы пробовали петь вместе. Сэйдж иногда подпевала, а Иви затыкала уши.
Но это… К этому я могла бы привыкнуть.
Раскрыв чистую страницу в блокноте, я принимаюсь за работу. Сегодня я рисую Иви – во-первых, потому, что скучаю по ней, а во-вторых, хочу отдать рисунок Николетте для помощницы шерифа Мэй. Вдруг он поможет найти сестру?
Через полчаса, отложив карандаши, массирую сведенную судорогой кисть, потом поднимаю руки над головой. Выгибаю спину и чувствую, как сладко стонут все мышцы. Жму на квадратную кнопку, чтобы выключить музыку. «Розовую луну» я прослушала уже, наверное, раз десять.
Держу перед собой портрет Иви и смаргиваю теплую влагу, затуманивающую глаза. Я передала кремовый цвет ее лица, розовые щеки, зеленые глаза, но теперь нужна чашка воды, чтобы кистью сгладить штрихи, размыть их границы.
Встаю с табурета, разворачиваюсь влево и чуть не врезаюсь в Бранта. Он хватает меня за руку, чтобы не упала, потом смеется.
– Прости, – говорит он, улыбаясь. – Не хотел тебя пугать.
Взгляд его устремляется мимо моего плеча, падает на блокнот, на изображение моей сестры.
Улыбка исчезает, он с трудом сглатывает.
– Кто это, Рен?
– Иви, – отвечаю я. – Еще одна моя сестра.
Брант бледнеет, но всего на секунду. Потом его лицо вновь обретает краски.
Откашлявшись, он что-то бормочет про тридцатимиллиметровую линзу, которую необходимо найти, и тут же уходит.
Глава 34
Николетта
– Можете брать, что хотите, – говорю я. – Только помните, что в сереньких коробках то, что полезнее, а в разноцветных полно сахара.
Девочки молчат и большими глазами смотрят на стеллаж с хлопьями в продуктовом магазине Стиллуотера.
Мы здесь уже больше часа. Экскурсия затянулась дольше обычного, потому что девчонки все рассматривают, снимают пробы, задают вопросы, читают надписи на упаковках, чтобы узнать, что там внутри.
Я разрешила им выбирать все, что захотят. Девочки всю жизнь были этого лишены. Это меньшее, что я могу для них сделать. Но пока они положили в тележку только овощи, овсянку и необходимые для выпечки мелассу и коричневый сахар.
– Эти хорошие? – Сэйдж показывает мне коробку хлопьев с корицей и сахаром. На ярлычке в углу значится, что в них двадцать восемь граммов цельного зерна и девятнадцать необходимых витаминов и минералов.
Один раз живем…
– Хорошие, – улыбаюсь я. – Рен, ты нашла что нравится?
Она берет синюю коробку с оранжевым тигренком, прижимает к груди и несет к тележке.
Взглянув на часы, сообщаю:
– Пора двигаться к выходу.
Девочки держатся за мной, и мы выбираем кассу без очереди. Но по пути со стратегическим умыслом расположена витрина, в которой представлены все леденцы на свете.
– Выбирайте, – говорю, показывая на нее.
Рен качает головой.
– Нет, спасибо.
Сэйдж хватает коробку виноградных «Нердс», встряхивает ее, потом добавляет к ней кислые «Скиттлз» и плитку «Марса».
– Николетта! – зовет Рен, когда мы уже у кассы.
– Да? – спрашиваю я, роясь в бумажнике в поисках банковской карты.
– Я сделала несколько рисунков Мамы и Иви… Как думаете, полиция захочет на них взглянуть?
Мне известно, что со слов девочек в первый день составили портреты их матери и сестры, но с художником они, по-моему, не общались.
– Конечно. Это им поможет.
Она облегченно вздыхает, улыбается, а мне больно, что она чувствует потребность спросить разрешения. Сколько же они прожили под неизвестно чьим каблуком? Ответ очевиден: всю свою жизнь.
– Как тебе понравилась студия? – спрашиваю я. Просто чудо, что Брант пустил ее в свое пространство. Мне он нечасто позволял ступать туда, а для Рен прямо раскатал ковровую дорожку.
И это удивляет. Я ожидала, что Рен отнесется к нему настороженно, а он вызвал в ней такие теплые чувства, каких я раньше не замечала. Я вижу это по ее глазам, по ее стремлению поддержать любой разговор, а не сидеть в уголке букой.
– Очень понравилась, – отвечает она, но тут радость у нее на лице меркнет. – Николетта…
– Да?
– Я слышала, как вы ругались ночью… – Она смотрит мне в глаза.
Чувствую, как вспыхивает мое лицо.
– О… Гм… Извини… Знаешь, брак непростая вещь, и мы не всегда соглашаемся друг с другом. Мне жаль, что тебе пришлось это слышать.
– Он не хочет, чтобы мы с вами жили, да?
– О боже, нет, – возражаю я. Жаль, что мы не в укромном месте, где я могла бы обнять ее, прижать к себе, чтобы она поверила в искренность моих слов. – Даже не думай об этом. Никогда.
Скривив губы в некоем подобии улыбки, она кивает:
– Ладно.
– Двести восемь долларов и девяносто четыре цента, – говорит кассирша. Вставляю карту в считывающее устройство, набираю пин-код, чувствуя, как она нас рассматривает. – Эй, вы не те девочки, которых называют «любимицами Стиллуотера»? Вашу семью уже нашли? Я слыхала, в лесу натолкнулись на какое-то тело.
Она сочувственно прищелкивает языком, перегибается через прилавок и с жалостью смотрит на сестер. Уверена, эта женщина ничего плохого не хотела, но она даже не подозревает, что бросила спичку в костер.
– Я всегда до ужаса боялась леса, – содрогаясь, будто от холода, сообщает кассирша. – Там, говорят, сумасшедшие живут. Похитители детей.
Кассовый аппарат выбивает чек, женщина отрывает его и протягивает мне.
– Люблю послушать городские сплетни, – вежливо улыбаясь, говорю кассирше.
Она смотрит на меня, насупясь, словно я обидела ее, отмахнувшись от нелепых домыслов.
– Благодарю вас. – Я киваю на прощание, не желая вступать в дискуссию и отвечать на ее вопросы. – Идемте, девочки.
С погрузкой мы справляемся в рекордные сроки, рук хватает. Потом девочки бок о бок устраиваются на заднем сиденье – Сэйдж слева, Рен справа.
Когда выезжаем на шоссе, Сэйдж подает голос:
