Опять это слово. «Домой».
Должно быть, она заметила что-то на моём лице. Шелла всегда знала меня лучше, чем кто бы то ни было. Только она никогда не понимала меня до конца. Она открыла рот – без сомнения, чтобы попрекнуть меня, как всегда, семьёй и долгом, – но промолчала. Казалось, ею овладела усталость, и она потрясла головой, как параличная старуха.
– Я просто не знаю, Келлен, – сказала она наконец.
– Чего не знаешь?
Она снова заколебалась.
– Я… Я не знаю, что с тобой делать. Я всё думаю, что могу сказать тебе что-то, подарить тебе что-то или сделать то, что тебя вернёт. То, что заставит тебя перестать нас ненавидеть.
Почему-то эти слова ранили меня глубже, чем любой упрёк.
– Я не ненавижу тебя, сестра, – сказал я, беря её за руку. – Я тебя люблю.
Её глаза встретились с моими, уголки губ приподнялись в печальной улыбке.
– Ты любишь меня. И ненавидишь меня. Иногда я – твоя любимая сестра, иногда – твой заклятый враг. Ты меняешься так часто и так быстро, что иногда я гадаю – знаешь ли ты сам, что чувствуешь.
Мановением руки она открыла дверь атенеума, давая понять, что меня отпускают.
Повернувшись, чтобы уйти, я услышал всхлип и слова Ша-маат:
– Не уверена, сколько ещё я смогу это выдерживать, брат.
Глава 26. Энигматист
Фериус ждала меня на улице. Каким-то образом в городе, где о подобных вещах не слыхивали, ей удалось найти курительную соломинку. У Фериус был удивительно довольный вид.
– А где Рейчис? – спросил я.
Она подняла соломинку; тлеющий кончик – светящаяся красная точка на фоне ночи.
– Он не ценит прекраснейших вещей. Сказал, что ему надо поохотиться, хотя, по-моему, его охота больше связана с выпечкой и ликёрами, чем с кроликами.
Мы двинулись вниз по улице. До дворца было далеко, поэтому даже Фериус не могла скрыть, что с ней не всё в порядке.
– Нога у тебя болит сильнее, чем ты показываешь, – сказал я.
– Что – эта? – она хлопнула по ноге ладонью, попытавшись не вздрогнуть. Хреново ей это удалось. – Хочешь сказать, что тебе в ногу никогда не попадал арбалетный болт?
Заметьте, она не сказала, что стреляла из арбалета.
– А ты как? – спросила она, указывая горящим концом соломинки на сигил огня на моём предплечье. – Должно быть, ужасно жжёт.
Тут она усмехнулась.
– Но, наверное, не больше, чем выговор, который закатил тебе папаша. Ты помирился с сестрой перед тем, как уйти?
– Фериус…
– Семья важна для тебя, малыш, как бы ты ни старался…
Я положил руку ей на плечо, заставив остановиться.
– Ты же знаешь, что такое больше на меня не действует, верно?
Она посмотрела на мою руку. Фериус не очень любит, когда её хватают.
– Что не действует, малыш?
– То, что ты меняешь тему разговора, чтобы я не задавал вопросов, на которые ты не хочешь отвечать. Что с твоей ногой, Фериус?
– Разве я не велела тебе не беспокоиться о…
– Я никогда не видел, чтобы у тебя не было запаса олеус регия для лечения простых ран. Положим, снадобье у тебя закончилось. Тогда готов поспорить, что, едва увидев тебя, королева вызвала врача и велела ему принести ещё более мощную аква сулфекс. Проклятье, я не удивлюсь, если она приказала ближайшим маршалам собрать всех целителей джен-теп, которые прячутся вокруг дворца принца клана, чтобы привести тебя в порядок.
– Вообще-то она велела им обыскать весь город, – выдавила Фериус с кривой усмешкой. – Но я сказала, чтоб она не беспокоилась. Мне ещё не встречался маг, который мог бы принести хоть половину той пользы, которую приносит добрая бутылка виски.
Я уставился на свою старую наставницу, ища признаки более глубокой болезни… Такой, какую не вылечит олеус регия или аква сулфекс. Какими бы сильнодействующими ни были эти смеси, они не остановили распространение болезни. Будь Рейчис здесь, он подошёл бы к Фериус и понюхал её ногу. У меня нет его носа, но я всё равно наклонился. Гниение достаточно легко учуять.
– Я не гнию изнутри, если тебя это интересует, – сказала Фериус, отталкивая меня.
– Тогда что с тобой?
Она скрестила руки на груди.
– Хочешь сказать, что я потратила столько месяцев, обучая тебя арта превис, а ты способен только приставать ко мне, пока я не отвечу?
Меня это обидело, главным образом потому, что лёгкое ноющее ощущение в затылке подсказало мне, что она права.
Талант восприятия аргоси очень тонок. О, в нём есть несколько хитростей – в основном способы предвидеть отношения между, казалось бы, несвязанными частями информации. То, как аргоси играют вместе в карты, смешивая свои колоды и раскладывая разные сдачи снова и снова, чтобы найти закономерности в мировых событиях, которые в противном случае могли бы остаться незамеченными, – хороший пример арта превис. Но то, о чём всегда занудствовала Фериус? Это осознание того, что большинство истин находится прямо перед нами, даже когда страх ослепляет нас, мешая их увидеть.
«Просто полоса неудач, вот и всё», – сказала она о своей ране.
В животе у меня всё сжалось.
– Ты недавно была в Берабеске, не так ли?
– Задавать вопросы, на которые уже знаешь ответ, – наименее вежливая форма арта локвит, малыш.
Бойкий ответ пробудил во мне злобный гнев.
– А как ты назовёшь чёртово Проклятие, зная, что именно оно убило мою…
– Это не имеет никакого отношения к…
– Не лги мне! – крикнул я.
Она подняла руки.
– Ладно, малыш. Хорошо. Я не буду лгать. Просто задай вопрос.
Но я не мог, потому что нужные слова не приходили. Но они были у меня в голове, бились о череп изнутри, пытаясь выбраться наружу. Десятки, десятки крошечных связей между разрозненными клочками информации. Упоминание Фериус о полосе неудач; тринадцать карт, всё ещё лежащие в кармане моих брюк; массивный шпиль в далёкой стране; мужчины и женщины в пустыне, прервавшие погоню, чтобы вырезать линии на теле соплеменника; вопящая женщина…
– Малыш? – окликнула Фериус. – Что-то происходит с этой твоей чокнутой Чёрной Тенью.
Кожу левого глаза защипало, как будто кто-то скручивал мои метки.
– Малыш, очнись, – позвала Фериус, но теперь её голос звучал издалека.
Я видел её прямо перед собой, но она как будто была за тёмной вуалью, беспомощно наблюдая, как линии Чёрной Тени на моём лице поворачиваются, как шестерёнки замка.
Щёлк.
Между нами появились силуэты, сотканные из того странного призрачного материала, который я видел всякий раз, когда мной овладевал энигматизм. Грозные воины с кривыми клинками, заканчивающимися злобными крючковатыми остриями; руки и ноги обмотаны белыми полотнами правоверных берабесков. Кровь стекает по их предплечьям, но не от ран – аккуратные надрезы, сделанные их собственными заострёнными ногтями, высвобождают магию крови, которую они приписывают воле своего Бога. Один из них лежит на песке, его грудь покрыта кровоточащими порезами, в то время как другие гонятся за женщиной по пустыне.
