– О? И зачем ей это понадобилось?
Я подошёл так близко, что разглядел тонкие морщинки вокруг глаз, пятна на коже, изношенной временем. Серентия казалась такой же реальной, как и любой другой виденный мной человек, но, когда вы провернули столько афер, сколько провернул я, вы узнаёте: чем убедительней что-то выглядит, тем меньше следует в это верить.
– Моя бабушка узнала о прошлом нашего народа, – ответил я. – Об истреблении медеков, о захвате Оазисов. Держу пари, не только об этом. Мне говорили, она была умной женщиной.
– И красивой, – добавило призрачное видение, поглаживая длинные седые спутанные волосы.
– Думаю, она догадалась, что наш народ в беде; то, как мы пестуем свои родословные ради магии, вся наша одержимость ею постепенно разрушит образ жизни джен-теп – вместе с остальным континентом.
Призрак покачал головой.
– Остальной континент? Думаешь, меня волнует кучка дароменских варваров или фанатиков Берабеска? А гитабрийцы! Не заставляй меня говорить о них. Предки, нам давным-давно следовало стереть их с лица земли. Нет, парень, я верна джен-теп до мозга костей. Именно нашу культуру я хотела спасти. Не загнившие, мелкие её частицы, заметь, но…
Она поколебалась, потом повернулась и махнула рукой в сторону ониксового ландшафта. Осколки поднялись, образуя здания, святилища магов, плавающие в воздухе сигилы, выстраивающиеся в сложные эзотерические геометрические фигуры, на которые приятно было посмотреть.
– Магия может быть удивительной. Но куда легче обращается к тёмным делам, чем к более светлым целям.
– Тогда почему ты ничего не сделала? – спросил я, возвысив голос – отчаянно и довольно неуважительно. – Ты была могущественным магом. Тебе доверяли. Тобой восхищались. Почему ты не…
– Вдовствующей магичкой тоже восхищались, мальчик. Посмотри, во что она превратилась – собственный муж наложил на неё оковы разума на триста лет. Позаботился о том, чтобы оковы не исчезли даже после его смерти.
Бабушка покачала головой.
– Нет. Моё поколение не могло решить эту проблему. И поколение твоего отца тоже. Слишком уж мы увязли в прошлом, в мифах о нашей славе.
– Тогда почему ты выбрала не Шеллу? Это ведь у неё есть сила.
– Именно.
Я ждал, пока бабушка объяснит. А не дождавшись, сказал:
– Ты же знаешь, что не ответила на мой вопрос, верно?
– Даже когда Шелла была ребёнком, в ней был виден необузданный магический потенциал. Она была такой… идеальной. Идеальный ребёнок джен-теп, которому предстояло стать самым могущественным магом за много поколений. Но сила (и это для тебя бесплатный урок, мальчик), сила без смирения похожа на стрелу, которая уничтожает всё на своём пути, пронзая одну жизнь за другой, пока в самом конце не вернётся, чтобы убить выпустившего её лучника.
Тут призрак моей бабушки протянул руку и коснулся моей щеки так нежно, что я опешил.
– Мне нравилось смотреть на тебя, когда ты был мальчиком. Так решительно настроенный стать магом, какими были твои отец и мать… И всё-таки, по-моему, даже тогда некая часть тебя должна была чувствовать, что этого никогда не случится. О, возможно, тебе удалось бы пройти испытания дже-теп и стать каким-нибудь младшим магом. Световиком, если бы ты зажёг татуировки железа и огня; а скорее всего, жалким выдыхателем благодаря своей татуировке дыхания. Тогда ты никогда не нашёл бы радости, Келлен, не больше, чем если бы исполнил своё самое сокровенное желание и сделался лорд-магом. Вместо этого ты стал кем-то гораздо более… интересным.
– Изгнанным метким магом?
– Метким магом. Изгоем. Аргоси. Обманщиком. Но что важнее всего – ты стал тем, кто, как я уже начала с отчаянием думать, навсегда исчез из нашего народа.
– А именно?
Она потрепала меня по щеке.
– Порядочным человеком.
Я поразмыслил над её словами. Не самый высокий титул, который я когда-либо слышал, но ничего, переживу.
Или нет.
– И что теперь будет? – спросил я.
Призрачная Серентия пожала плечами.
– Будущее нашего народа зависит от Ша-маат. Тот маленький гамбит, который ты провернул, сработал. Она разнесла твоего отца в пух и прах – молнией, ни больше, ни меньше.
Глядя на меня, она приподняла бровь.
– У тебя и вправду тяга к театральности, не так ли? Всякие глупости типа: «Смотри, как я творю своё могущественное заклинание» – в ожидании, пока твоя сестра, наконец, сделает выбор.
– Я всегда подумывал стать бродячим актёром, когда всё закончится.
Она скорчила гримасу.
– Грязная профессия. Как бы то ни было, Ша-маат теперь назовёт себя Верховным магом. Она не может позволить себе поступить иначе. Она видела, каким стал её отец, а он был человеком, которым она восхищалась больше всего на свете. Она не даст ни одному из тех придурков взять бразды правления в свои руки.
Серентия улыбнулась.
– Так что радуйся. Ты остановил войну, спас свой народ и, хотя никто не собирается петь о тебе песни, неплохо проявил себя для меткого мага с одной татуировкой.
Она повернулась, словно собираясь уходить, и я наконец-то набрался смелости задать вопрос, которого до сих пор избегал:
– А что насчёт меня? Я мёртв?
Она остановилась и снова повернулась ко мне.
– В основном.
– В основном?
– Ну, скажем так, железная магия отца чуть не убила тебя, а трюк с попыткой оживить магию огня в твоей татуировке, чтобы доказать Шелле, что ты готов покончить с собой, пытаясь это сделать, привёл тебя к концу пути. В любом случае – ты действительно хочешь жить? Мне кажется, ты ведёшь там довольно паршивую жизнь изгоя, и вряд ли она станет лучше, учитывая врагов, которых ты нажил. Кроме того, ты же знаешь, что мир не нуждается в обманщике после того, как разыгран последний трюк, верно? Как только всё уладится, люди вроде нас только путаются под ногами.
– Верно подмечено, – сказал я и двинулся было вдаль, чтобы погрузиться в бесконечный сон.
– Ты никого не обманешь, – сказала она.
– И ты тоже. «Ты действительно хочешь жить?» Я трус, бабушка. Конечно, я хочу жить.
Я вернулся к ней.
– Итак, что я должен сделать?
Улыбка, которой она меня одарила, была, наверное, самым ужасным зрелищем из всех, какие я когда-либо видел.
– Поцелуй бабушку.
– Поцеловать?
Она кивнула.
– Поцелуй. – Она постучала пальцем по губам. – Прямо сюда, в губы, иначе ничего не получится.
– Ты выдумываешь.
– Нет. Ты должен принять поцелуй. Это единственный выход.
