Хороший мужик сидел у окна с гитарой. Электроакустический Ibanez был подключен к теплому ламповому «маршалу». Музыка лилась медленно, негромко. Хороший мужик явно наслаждался моментом, и тревожить его было даже как-то неловко.
Я не сразу узнал дядю Даню. Сидел он вполоборота, так, что лицо сложно было рассмотреть, да и видел-то я его всего пару раз. Он кивнул нам, расплылся хмельной улыбкой, продолжая при этом перебирать струны. Это точно было что-то из зарубежного, вроде даже Scorpions, но в какой-то особой манере исполнения, протяжной, но, если так можно сказать, вкусной.
— Привет, напарник, — сказал дядя Даня, закончив играть.
Сразу узнал меня. Мы пожали руки, после чего я замешкался и напрочь забыл, что еще минуту назад хотел поиграть на ярком рокерском «гибсоне», сделав звук пожирнее, и стал смотреть на Саню, а тот спокойно уселся за ударную установку, взял в руки палочки и начал разыгрываться. Удивительно, но именно за барабанами мой неуклюжий друг казался куда «более уклюжим», чем я сам и все вокруг.
Дядя Даня предложил «поджемить» немного, но сказал, что сам давненько не играл и что будет конкретно лажать. Я на роль толкового музыканта претендовать не мог, потому что за плечами были лишь два года музыкальной школы, потом лень, потом появилось желание больше заниматься литературой, то есть опять же лентяйничать, но уже с оправданием.
Поначалу импровизировать получалось не слишком хорошо — мелодия то и дело срывалась в какие-то диссонансные дебри, благо что Саня держал ритм ровно. Дядя Даня играл в основном аккордами, я же вспоминал гаммы и порой даже выдавал нечто похожее на сольную партию.
Увлекшись игрой, я и не заметил, как входная дверь открылась и в комнату вошла молодая женщина в темно-серой водолазке и жгуче-синих джинсах. Зато ее сразу приметил дядя Даня. Он удивленно вскинул брови, взглядом своим не отрываясь от ее лица. Женщина улыбнулась, потупила взор, поправила выбившуюся прядь темно-каштановых волос.
— Я была тут неподалеку, — будто бы оправдываясь, сказала она. — Федор Валерьевич сказал, что ты заходил в гости… Я, наверное, помешала вам. Думала, что ты один.
Она посмотрела сначала на дядю Даню, а после и на нас с Саней. Было в ее улыбке нечто упоительное и еще что-то интригующее, манящее, и как будто бы даже знакомое. Такие улыбки бывают у актрис из фильмов про любовь, но я могу ошибаться на этот счет.
— Да нет, Алина. Не мешаешь, конечно же, нет, — спохватился дядя Даня так, будто был не отважным милиционером, а застенчивым школьником, считай что моим ровесником. — Вообще, мы тут собираем вокально-инструментальный ансамбль «Инопланетяне». Будем играть в стиле космический рок с элементами эстрадной музыки 80-х. Будешь у нас вокалисткой?
Алина посмеялась в ответ, покачала головой.
— Ну, только если буду подвывать.
Музыка затухала медленно, протяжно и оттого нисколько не обидно. В такие моменты понимаешь, что пришло время сделать перерыв.
— Ладно, рокеры, — сказал дядя Даня, поставив гитару на стойку. — Приятно было поиграть, но мне пора идти. Напарник, — он обратился ко мне, — заходи в гости. А то мы с Пал Палычем там буксуем в одном деле.
Я сказал, что, конечно же, приду, и в момент окатило волной воспоминаний, хлынувшей из начала лета. Я и не заметил, как дядя Даня вместе с красивой женщиной по имени Алина ушли из комнаты, — настолько был поглощен своими мыслями. В реальный мир меня вернул Саня, стукнув в плечо кулаком.
— Кореш твой? — усмехнулся он.
— Ага. Напарник.
Весь смысл этого простого слова мне до Сани никак нельзя было донести. Я не мог рассказать ему всю правду о том, что случилось в начале лета. Ведь в тот день, вернувшись в город, едва сдерживаясь от истерики, я рассказал Сане, что отправился за подозрительным типом, но потерял «Ниву» из вида сразу за городом и не знал, куда двигаться дальше. Я сказал, что побродил немного вдоль дороги и отправился обратно. О том, что случилось в заброшенном поселке на самом деле, Саня не знал. Он не мог знать, что дядя Даня и его коллеги спасли мне жизнь. Об этом даже сами милиционеры не знали.
2
Даниил сел в кресло поудобнее и отхлебнул предложенный ему кофе с коньяком. Приятное тепло разошлось по его нутру, и разговор с Федором Валерьевичем теперь шел куда легче, чем прежде, когда Даниилу почти на подсознательном уровне хотелось выставить себя по максимуму самоуверенным и успешным мужчиной средних лет. Зачем все это? Показать старому учителю, чем стал и кем являешься? Это как минимум глупо.
Да, учитель значительно постарел за двадцать лет. Морщины стали глубже, и волосы реже, но вот голос… голос слабее не стал, и это, пожалуй, говорило о многом. Взгляд был все такой же внимательный, напряженный, будто внутри него закипали чувства, но он не давал им воли, и дух бунтарства сам давно похоронил себя под крепкой плитой статности.
— Это хорошо, что ты зашел, Даниил Сергеевич. Слышал я о тебе, много слышал. Прости старика, но прям гордость взяла.
Он почему-то называл Даниила по имени-отчеству, но сам Даниил никак не мог пренебрегать разницей в возрасте, оттого конфузился каждый раз, когда слышал такое обращение. Еще Некрасов думал о том, как ему не хватало пятидесяти граммов коньяка, замешанных с крепким кофе, и той перемены, которая наступает, когда выпиваешь, и голова становится будто бы и тяжелее, но ощущаешь себя как-то удобнее, что ли.
Почему он позволил себе выпить сегодня, после такого длительного перерыва? Просто не хотелось отказывать старому учителю в счастье распить немного крепкого за душевной беседой? Или просто потому, что настроение с самого утра было какое-то приподнятое, острием своим направленное в сторону веселья, которого в повседневной жизни было, мягко говоря, не так уж много?
«В самом деле, что будет от этих пятидесяти граммов? Да ничего, ровным счетом. Будет настроение и бодрость в теле. Но почему же ощущение такое, будто напакостил и вот-вот спалюсь?» — задавался все новыми и новыми вопросами Даниил, слушая старого учителя и не слушая его одновременно.
— Много же времени прошло… — многозначительно произнес он, откровенно прослушав сказанное Федором Валерьевичем.
— Я тебе так скажу: люди слишком много значения придают прошедшему времени. Но дело-то вовсе не во времени, а в поступках. Ты так не считаешь?
Даниил кивнул, но как-то слишком уж надолго задержал дыхание, будто разучился дышать. Странно прозвучали слова старого учителя. Словно бы он знал о том, о чем не должен был знать никто в этом городе. Тайна, которую Даниил закопал так глубоко…
Для Федора Валерьевича это была уже вторая кружка кофе, сдобренного коньяком, и говорил он живо, бодро жестикулируя. Знаменитость местного пошиба, сидевшая на подранном диванчике в кабинете, заставленном картонными декорациями для детского утренника, в старом Доме культуры, в городе, который находится на отшибе цивилизации. Запах краски и высокие потолки — все это взрывало память Даниила, и разговор со старым учителем казался выдумкой, сном о будущем.
