— Получай! — орал он во все горло.
Так как драка началась недалеко от спортивного зала, вскоре на место стычки подоспели взрослые. Свисток тренера услышали все без исключения, но мало кто отреагировал на него. Отцы, которые только недавно следили за честной игрой своих сыновей, теперь должны были сами вступить в игру.
Поднявшись с земли и отряхнувшись, Даниил первым делом проверил, цел ли фотоаппарат. Аккуратно вытащив из помятого портфеля футляр, он с затаенным дыханием открыл маленький замочек и заглянул внутрь. Фотоаппарат оказался цел и невредим. И не важно, что на руках были ссадины, да и лицо было разбито и в крови.
Вечером его ждал неприятный разговор с матерью. Она узнала обо всем от родителей других ребят, и, когда Даниил переступил порог квартиры, опасливо глядя вперед, она вышла к нему из комнаты. В воздухе витал терпкий запах валерьянки.
— И что все это значит? — почти срываясь, спрашивала Мария Павловна, глядя на разбитое лицо сына. — Зачем ты вообще туда полез?
— Я не знаю, — опустив взгляд, отвечал Даниил. — Просто все вышло как-то само по себе. Мы шли из спортзала, и…
— И тебя, видимо, тоже туда швырнуло просто так, да? Само по себе? Зачем ты лезешь в дела, которые тебя не касаются?
— Но там мои друзья.
— И что? — на глазах Марии Павловны выступили слезы. — Если твои друзья с крыши будут прыгать, ты тоже за ними прыгнешь? Почему ты не думаешь своей головой, а? Посмотри на себя! Костюм порван, а новый сейчас нигде не найти! Будешь ходить, как оборванец… и нашивки нет… ну, можешь смело идти дворником работать!
— Да почему? — Даниил был растерян.
— Да потому что! — только и ответила мать.
Она подошла ближе к сыну и принюхалась.
— Ну-ка, дыхни! Чем это от тебя разит, а? — она с размаху дала сыну затрещину. — Пить уже вздумал? Негодяй! Вылитый отец! Иди в ванную и умой лицо!
Даниил закрылся в ванной комнате. Наклонившись над раковиной, смывая кровь с лица, он слышал, как в комнате рыдает безудержно мать. Он хотел было выйти и попросить прощения, но в голове его, нежданно и неестественно, разгорелся дикий спор. Злоба переполняла его так, что до края оставалось совсем немного. Он готов был возненавидеть самого себя за подобные мысли, но ничего не мог с этим поделать.
Столкновения неизбежны, подумал он. Быть частью целого, но поплатиться за это слезами матери, так? Рано или поздно приходится вставать перед выбором, но чем руководствоваться в таком случае? Сердцем или умом? Как жаль, что этому не учат в школе.
И тут он заплакал. Сказались злость и буря эмоций, нахлынувшие так внезапно. Чуть дав себе слабину, он плеснул в лицо холодной водой и тряхнул головой. Нужно было приходить в себя и идти успокаивать мать.
Так он и сделал. Поначалу она долго противилась и молчала, но слезы по-прежнему увлажняли ее и без того полные грусти глаза. Она постаралась отвлечься готовкой, но не смогла. Не в силах больше кричать и игнорировать единственного и любимого сына, она обняла его и крепко прижала к себе.
— Все будет хорошо, мам…
* * *
Ольга забралась под теплое одеяло и сделала глоток теплого чая с лимоном. Было как-то зябко, неприятно, несмотря на то что градусник показывал все положенные двадцать три градуса комнатного тепла. Руки и ноги будто в лед окунули, а по позвоночнику то и дело пробегал неприятный холодок, причем упирался он в преграду на уровне шеи. Ольга с интервалом в несколько минут принималась массировать шею, но чувство, будто меж позвонков застрял камешек, не отпускало.
Поначалу она подумала, что заболевает. Позавчера дул холодный северный ветер, а они с Даниилом как раз мотались за город, собирать грибы и ягоды. Боль в шее она связала с часами, проведенными враскорячку за сбором даров северной природы, и все тем же неприятным ветром, который почему-то появлялся только в крайне солнечную погоду, будто бы назло.
Позже, измерив температуру, она пришла к выводу, что просто утомилась. Но что она сделала за весь день? Школьный лагерь сегодня был закрыт, потому и на работу выходить не нужно было. Ольга перестирала небольшую гору, буквально горочку, одежды, да и то всю работу взяла на себя стиральная машинка. Пока вещи высыхали, она приготовила макароны по-флотски, которые так любит Даниил. Фарш сделала сама: мясо перекрутила в ручной мясорубке, добавила соли, перца и немного чеснока. Не доверяла она виду выставленной на прилавок в магазине готовой массы и на этом поприще даже умудрилась повздорить с продавщицей. Что ей нужно, этой темноволосой заднице, хабалке с соответствующими повадками? Ну и нездешняя я, ладно, но оттого, что ли, не имею права разбираться в чертовом мясе?
Приготовила ужин, погладила вещи. Пролежала пару часов перед телевизором, дочитала любимую книгу любимого писателя. Почему же у Фицджеральда все так чутко, так тревожно? Неужели так можно? Чтобы добиться такого эффекта, нужно очень кропотливо работать или просто от природы обладать невероятной чуткостью? Смогу ли я так когда-нибудь?
Неужели болезнь возвращается? Ведь и тогда, в самом начале, был такой вот холодок, искрящиеся в глазах намеки, блики какие-то… Нет, это не болезнь! Она не должна возвращаться.
Ольга никак не хотела принимать, что мужа нет дома с самого утра и что она совершенно не знает, где он и с кем он. Распереживалась, что прошлое, со всеми его ужасами, со всеми его страхами может ворваться в эту квартиру (свою, собственную, наконец-то отдельную), и в мысли, и в сердце вонзится тонкая игла, ледяная, и будет таять, но вместо воды будет кислота, и эта кислота будет пожирать тело изнутри.
Клацает ключ в замочной скважине. Кружка громко опускается на столик, купленный у соседей за какую-то смешную сумму. Ольга поднимается с дивана, стягивая с себя в момент надоевшее одеяло, и направляется в коридор, где загорается свет и вспыхивает лицо Даниила, его загадочный взгляд, будто бы уставший, но скрывающий нечто важное. Чуткость души не столько помогает в жизни, сколько мешает. Ольга знала это не понаслышке, потому что никогда от нее не ускользало написанное меж строк, сказанное между слов.
— Где ты был? — прямо спросила Ольга.
— Да засиделся с Федором Валерьевичем. Помнишь, я рассказывал тебе о своем учителе? Ну вот. Завис в репетиционном зале, на гитаре побренчал.
Даниил как-то сторонится Ольги, и она это чувствует. Она не замечает запах алкоголя, потому что и впрямь простыла на природе. Она провожает его взглядом, когда он уходит в ванную комнату, чтобы умыться.
— Ужин готов, — говорит она и отправляется на кухню.
— Это просто замечательно, — буквально напевает Даниил.
Пьян? Но он же зарекся. Ольге не хочется думать о том, что громкие слова на поверку могут оказаться пустыми. Ей хочется думать о макаронах по-флотски, о домашнем уюте, который она поддерживает, и о том, что все будет лучше. Так говорят, да. Будет лучше, если верить в это. Никаких посторонних мыслей. Только мысли о лучшем.
