В квартире было две комнаты. В одной из них, запивая свое придуманное горе, жил или, скорее, томился в ожидании смерти от алкогольного отравления или цирроза печени Федор Михайлович. Белесая борода. Светлые, будто выжженные кислотой, глаза.
— Да вы… незаконно… это моя собственность! — заявлял он, театрально грозя указательным пальцем.
Трофимов будто бы и не замечал его. С усердием отличника он составлял протокол.
— Да заткни ты уже этого урода! — крикнул капитан осипшим голосом.
Отреагировав на приказ, Трофимов отвлекся от протокола и со всего маху шлепнул старика по лицу. Сделал он это аккуратно, не оставив ни следа на лице алкоголика. Просто повалил его дряблую тушу на столь же дряблую кровать.
— Да вы чего… — начал было Федор Михайлович, но над ним вновь занеслась рука правосудия.
Возмущения были прекращены.
Во второй комнате жила дочь старика, тридцативосьмилетняя Людмила, работавшая продавцом в продовольственном магазине. Полноватая женщина с букетом врожденных комплексов, не нашедшая нормального мужика и оставшаяся в не слишком гордом одиночестве на рубеже пятого десятка своих лет. Перспективы… да что уж там, какие могут быть перспективы?
— Мы что же, так и будем каждый раз к вам сюда мотаться, а? — с напором спросил Галимуллин, обращаясь к Людмиле.
Та сидела за кухонным столом и медленно курила сигарету. На лице ее красовался багровый синяк. Кровь запеклась на губах.
— Нет, — тихо ответила она, сглотнув слюну.
— Не слышу! — капитан чуть нагнулся. — Так что же будем делать дальше? Забираем старика, и на нары? Или снова дома оставляем? Люда! Знаешь что? Лучше бы мужика себе нашла. И съехала к чертовой матери отсюда! С этим старым козлом еще так поживешь, что потом придется судмедэксперта вызывать.
Рядом с Людмилой сидела медсестра, которая, закончив свою работу, медленно складывала медикаменты в синюю сумочку. Услышав слова капитана, она кивнула в знак согласия и пристально посмотрела на пострадавшую.
— Да не учите меня. Я и сама все знаю. Да и где мужика нормального найти…
— Ты в магазине работаешь, там и лови себе на здоровье, — сказал Галимуллин и развел руками. — Короче, ты права, Люда: не мне тебя учить. А старика твоего, я думаю, мы все же заберем. Пускай у нас в кутузке проспится. Завтра его обратно отдадим.
— Не надо, Руслан Назарович, — взмолилась Людмила, схватив капитана за рукав куртки. — Этого больше не повторится. Я вам обещаю.
Галимуллин одернул руку и со всей присущей ему строгостью сказал:
— Повторится. Я в этом уверен.
Он дал отмашку Трофимову и второму сотруднику, рядовому Светлову. Вскоре Федора Михайловича, громоздкого, долговязого, вывели в прихожую. Там ему приказали одеваться, на что он отреагировал руганью.
— Еще хоть слово вякни, падла, и я тебя тут на запчасти разберу! — прошипел капитан, схватив старика за грудки. — Одевайся смирно, если проблем не хочешь. Ты меня хорошо понял?! А то сейчас в трусах и майке на улицу пойдешь.
Старик кивнул и поспешил накинуть на себя старый ватник, местами порванный, местами прожженный сигаретами. На голову он натянул несуразную шерстяную шапку, а на бледные ноги надел синее трико.
— Ладно, Люда. Поспи спокойно хотя бы сегодня, — сказал перед уходом Галимуллин.
Сержант Трофимов и рядовой Светлов вместе с задержанным к тому времени уже находились на лестничной площадке.
— Завтра вернем тебе твое сокровище.
«Вот сдалось же мне все это, — подумал капитан. — На кой черт мне этот старик? Потому что может ненароком убить свою дочь? Есть на памяти такие случаи. К несчастью, есть. Что за падаль вокруг? Когда они все уже сгниют в своих маленьких вонючих квартирках…»
На одной из лестничных площадок ему встретилась старушка, маленькая, ворчливая, в старом вонючем пальто, усыпанном кошачьей шерстью. Из ее квартиры доносился противный кислый запах.
— Да что ж вы людям-то жить спокойно не даете?!
Скрипучий голос. Жилистая рука в сетке вен подгоняет ветер, будто слов недостаточно.
— Антихристы вы…
— Да замолчи ты уже! — нахмурившись, гаркнул Галимуллин.
— Да чтоб у тебя вся жизнь под откос пошла, негодяй!
Она будто ведро с помоями на голову капитана вылила. По крайней мере, такое чувство настигло его и, надо сказать, сильно подогрело его сонный, усталый гнев, хранившийся внутри, где-то под сердцем, в виде огромного сгустка темной энергии.
Он сжал руку в кулак. Промолчал. Быстрыми шагами спустился по лестнице вниз. Его левый глаз, под которым тонкой линией проходил шрам, заметно задергался.
Галимуллин вернулся домой поздним вечером. Стянул с себя куртку, снял обувь. С наслаждением выгнул спину. Хруст позвонков не услышал бы, пожалуй, только глухой. После он тряхнул головой, будто только что вышел из-под душа. Потрепал по холке выбежавшего из комнаты белого терьера по кличке Рик. Прошел на кухню, где в сонном спокойствии сидела за столом Алина.
— Привет, родная.
Звонкий поцелуй. Ее взгляд не задерживается на его лице. Экран ноутбука увлекает ее цифрами, отчетами и прочей рабочей хренью, в которой Руслан ничего не соображает. А за окном гудит мощный ветер.
Расстегнув верхние пуговицы свитера и растерев шею массивной рукой, он подошел к холодильнику, открыл дверцу. Раздался грохот банок, бутылок. Порывшись немного, Руслан достал бутылку водки и полиэтиленовый пакет с малосольными огурцами. Прибавив ко всему этому стопку, взятую из навесного ящика, он присел за стол и внимательно посмотрел на жену.
— Тяжелый день? — спросила Алина, не отрываясь от экрана.
— Не то слово, — ответил Руслан.
О чем-то трещал телевизор, но все вокруг было как-то неважно, чересчур глупо и наигранно. Как в «Деревне дураков», да только глупость пытались выдать за норму поведения. Кого обманываете, черт вас дери?!
— Ужинать будешь?
— Нет.
Руслан опрокинул в себя стопку. Закусил.
— Просто хочу лечь спать, — он помедлил. — Кстати, как добралась?
Алина усмехнулась.
— Да ничего. Долетела. Как Мэри Поппинс.
Юмор Руслан не оценил, но почувствовал, что где-то промахнулся. Со всей этой мерзостью на работе он ведь совсем забыл о жене. Нахмурившись, он налил себе еще стопку и быстрым движением осушил ее.
— Извини. Я был на вызове. Тебя подвезли?
— Нет. Сама добралась. На автобусе.
Руслан нахмурился. Похрустел малосольным огурцом.
— Странно. А я вот слышал, что автобусы отменили.
Молчание. Болтовня в телевизоре звучала невыносимо, будто кто-то включил сирену служебной машины.
