— Дерзишь, «товарищ» капитан, — сказал Чижик своим низким голосом, при этом чуть прищурившись. Махнул рукой, и Пыжик отошел от Даниила. — Какими судьбами?
— Хочу задать пару вопросов по поводу кражи, совершенной в мае прошлого года.
Чижик широко улыбнулся, а секундой спустя и вовсе зашелся в громоподобном хохоте. Его поддержал Пыжик. У того смех был куда менее раскатистым.
— Наша милиция нас бережет, — сквозь смех выдавил Чижик.
Даниил сжал кулак. В иной ситуации, в ином состоянии духа его терпения хватило бы на много таких издевок. Но тут его пробрало.
Он развернулся и со всего маху треснул Пыжику в мясистую морду. Тот потерял равновесие и завалился на пол. Хороший удар стоил Даниилу пронзительной боли в руке. Он скривился и с таким перекошенным выражением лица повернулся к Чижику. Тот тяжело выдыхал, все еще улыбался и с интересом наблюдал за незваным гостем.
— Так мы поговорим нормально?
Чижик вскинул мохнатые брови.
— Ну давай. Побазарим, — сказал он, указывая на стул.
Пыжик к тому моменту уже поднялся на ноги. Он готов был накинуться на Даниила, но его остановил голос смотрящего.
— Попридержи пыл, — сказал Чижик. — Сядь на диван. Держать удар ни хрена не умеешь.
Послушавшись, Пыжик опустил голову и отправился на свое место. Даниил чувствовал, как его сверлящий взгляд уперся ему в затылок. Но ему было наплевать.
— Так что ты хочешь знать? Как у нас лисичек слямзили?
Лисички — это сигареты с фильтром на блатном жаргоне, а вот лисичка — это уже спецсредство форточника. Шнифтить — воровать через разбитые окна. Кто-то пробрался в магазин посреди ночи только ради того, чтобы разжиться сигаретами. Два блока Winston.
Слушая Чижика и потирая опухшую костяшку среднего пальца, Даниил подумал, что стоило бы выдавать на службе карманные словари уголовного жаргона. Впрочем, он и без подсказок нормально справлялся. Тем более что ситуация была не самой сложной: кто-то ночью пролез в магазин, который попросту не был снабжен сигнализацией (зачем, если это магазин блатного?). Этот кто-то украл сигареты и скрылся, не оставив на месте преступления явных следов. А чуть позже неизвестный позвонил в дежурную часть и сообщил, что видел, как человек в черной шапке-маске вылезал из окна магазина.
— Так бы мы без кипиша, конечно, разрулили, но какому-то фраерку ночью не спалось, стуканул, — пояснил Чижик. — Ну тут и понеслась.
— Галимуллин занимался этим делом? — спросил Даниил, хотя ответ знал наверняка.
— Ну да. Злой мент. Рыскал тут.
«…и ничего не нашел, — добавил про себя Даниил. — Ситуация пусть и несложная, но есть здесь что-то такое, что в глаза поначалу не бросалось. Никто не заметил, потому что не искал…»
— Ну и что ты сам думаешь на эту тему? — задал вопрос Даниил.
Чижик призадумался. Потер лысину.
— Думаю, чертила какой-то залетный. Другой бы не стал. Ты ведь и сам уже скумекал. Так ведь, капитан?
Даниил кивнул.
— Так-то оно так. Ну а этот чертила, может, искал чего, а? Может, было что-то интересное на складе?
— Даже если и было, — усмехнулся Чижик, но в усмешке его не было ничего дружелюбного. — Мне-то какой понт с тобой об этом базарить?
— Скажем так: информация в обмен на информацию.
Чижик прищурился и внимательно посмотрел на Даниила. Перевел взгляд на Пыжика. По-стариковски причмокнул.
— Барахлишь ты, — в итоге сказал он.
— Я знаю, кто обчистил Юлика Симонова. Чердака.
Чижик наклонился вперед, сложил пальцы в замок. Несмотря на явный холод, против которого не мог выстоять даже раскрасневшийся обогреватель в углу кабинета, на его лбу блестели капли пота.
— Декабрь 2005-го. Припоминаешь? — Даниил помедлил. — Расскажи мне все, что знаешь. Про Галимуллина. И про Черепанова. Гурин ведь к вам обращается, когда нужно что-то решить вне рамок закона?
— Попридержи коней, капитан, — бросил Чижик.
— Галимуллин причастен к смерти вашего пацана, Макса Бугаева.
Чижик нахмурился.
— Фуфло, — только и сказал смотрящий.
Но Даниил уже знал, что он повелся. Видел, как изменился его взгляд. Ведь у каждого есть слабое место.
— Чердак держал деньги в доме, в районе Жуковского. Можешь спросить у брянских, они в курсе. К нему пришли двое в балаклавах. Застрелили охранника. Паша Хромой, его там все знали. Хороший борец, но стрелок так себе. Одного из грабителей он, все же, успел подстрелить. И Юлик маслину словил. Но он сам виноват — полез на рожон.
Чижик внимательно выслушал, откинулся на спинку кресла. Кресло недовольно скрипнуло.
— Ну а ты мимо проходил?
— Можно и так сказать…
* * *
Егор посмотрел на экран телефона и, тяжело выдохнув, положил его обратно в карман теплой парки. Он шел неспешно, с каждым шагом углубляясь во внутренний двор заброшенного завода на окраине города. Звучно хрустел снег под ногами. Казалось, что воздух шипел из-за крепкого мороза, но то был всего лишь характерный звук, издаваемый городской ТЭЦ во время сброса пара. Егору же хотелось тишины.
Он вспомнил, как в одном из недавних выпусков новостей рассказывали о какой-то там необычной комнате, где-то за бугром, в которой абсолютная тишина. Стены — как в фильме про космос и пришельцев. В абсолютной тишине не просидишь и часа — можно попросту сойти с ума.
Но как же так получается, что тишина, которой порой так не хватает, может в неумеренных дозах навредить и, возможно, даже убить?
Во внутреннем дворе завода, рядом с навсегда закрытыми воротами высотой в пять метров, он закурил. Старый добрый синий Winston. Мороз щипал кожу лица и пальцы рук. Дым был густым, тяжелым. Тяжелыми были мысли Егора. Что он здесь делает в поздний час? На кой черт договорился встретиться в этом месте, которое было неразрывно связано с детской беспечностью. На заводе работал отец. Он водил «Урал», и еще от его рабочей одежды пахло соляркой. Егор хорошо помнил огромную баранку большегрузной машины, в которую вцеплялся мелкими ручонками, когда отец брал его с собой на работу.
Завод закрыли в 92-м, и в этом дворе с тех пор каждое лето проводили вечера пацаны и девчонки. Жгли костры, выпивали, курили втайне от родителей. Смастерили тарзанку по северному манеру — подвязали пожарный рукав к выступавшей над воротами стальной балке — и стали упражняться в полетах.
Егору и самому порой хотелось покататься на этой самой тарзанке. Но тем вечером он смотрел на нее, скованную морозом, несуразную, и испытывал отвращение. К детству, к этому месту. К самому себе, в конце концов.
Он услышал шаги. Из-за угла выросла тень. Она, подобно черной воде, стремительным потоком достигла Егора. Он замер на месте, как будто тень парализовала его. Шипение прекратилось. Наступила тишина.
