— Еще одно слово — и я покончу с табличкой… Я, дорогой друг, не слепая и не могу не видеть, в каком состоянии находится империя моих родичей. Ее граница все теснее смыкается у стен Константинополя. Скоро не останется ничего, кроме того немногого, что защищают ворота столицы. Миром мы наслаждаемся лишь по той благой причине, что некий неверный слишком стар для воинских подвигов, а когда мир будет нарушен, тогда, о Сергий, этот охранный знак может защитить не только меня, но и других, очень многих — крестьян, рыбаков и горожан, на которых обрушится буря. Будь у тебя, Сергий, такое предчувствие, как бы ты распорядился этой табличкой?
— Как бы я распорядился? О маменька, я бы тоже спросил совета у своих страхов.
— Так, значит, ты согласен, что снимать ее не следует? Благодарю тебя… Что еще остается объяснить? Ах да, мою ересь. В этом суди сам. Подожди немного.
Она поднялась и, шагнув в дверной проем, скрытый тяжелой тканью, оставила его ненадолго в обществе одного лишь фонтана. Вскоре она вернулась и вложила ему в руку бумажный свиток.
— Вот, — сказала она, — мой Символ веры, который твой игумен почитает страшным грехом. Возможно, это и ересь, однако, полагаясь на милость Бога, Христа и Богоматери, я готова за него умереть. Возьми его, милый Сергий. Он не покажется тебе сложным, там всего девять слов; возьми и этот футляр.
Вскоре она вернулась и вложила ему в руку бумажный свиток.
Он вложил свиток в белый шелковый футляр, который она ему протянула, не удержавшись от мысленного сравнения его с древними Никейскими правилами.
— Всего девять слов, о маменька!
— Девять, — подтвердила она.
— Каждое, видимо, из золота.
— Пусть говорят сами за себя.
— Вернуть тебе этот свиток?
— Нет, это копия… Однако тебе пора. По счастью, вечер погожий, звездный, и, если ты утомился, движение лодки подарит отдохновение. А потом, в свободную минуту, выскажешься про мой Символ веры.
Они распрощались.
На следующее утро Сергий проснулся около восьми утра. Накануне, разоблачившись, он упал на свою кровать и уснул сладким сном здорового юноши; теперь, оглядевшись, он вспомнил вчерашний день, просторный сад, дворец в саду, княжну Ирину, разговор в ярко освещенном внутреннем дворе. И Символ веры из девяти слов! Он протянул руку, нашел его на месте. После этого мысли его полетели к Лаэль. Она полностью оправдала себя в его глазах. А Демид — лжец, Демид — тщеславный лицемер! Он собирался на празднество, но не решился туда явиться. Есть предел его дерзости, и, испытав благодарность по поводу этого открытия, Сергий свесил руку со своего узкого ложа и ощупал табурет, единственный предмет мебели в келье. Потом поднял голову и оглядел табурет, гадая, как тот оказался совсем рядом с постелью. Что же он там увидел? Веер? У него в келье? Кто-то явно его принес. Сергий опасливо осмотрел находку. Чей он? Кому может принадлежать? Как! Ах нет — но это действительно тот самый веер, который Лаэль на его глазах бросила с портика гамари. А сам гамари?
Тут внимание послушника привлек листок бумаги на сиденье табурета. Он схватил его, развернул и прочел; пока он читал, брови его сходились все теснее, глаза раскрывались все шире.
ТЕРПЕНИЕ — ОТВАГА — ОСМОТРИТЕЛЬНОСТЬ!
Теперь смысл этого девиза, видимо, внятен тебе более, чем был вчера.
Двери Академии по-прежнему для тебя открыты.
Возможно, тебе пригодится веер индийской княжны; я же и без того ношу ее в сердце.
Будь благоразумен.
Гамари
Сергий дважды перечитал послание, второй раз очень медленно, а потом листок с шелестом упал на пол, инок же сложил ладони и обратил взор к небесам. Голос он не смог возвысить выше шепота.
Позднее, распростершись на ложе лицом к стене, он долго спорил с самим собой и пришел к выводу:
«Этот грек способен на любое злодейство, какое замыслит, на похищение и убийство — Лаэль воистину должна остерегаться!»
Глава XV
ИНДИЙСКИЙ КНЯЗЬ ПРОПОВЕДУЕТ ПЕРЕД ГРЕКАМИ
Теперь позволим себе вновь открыть двери приемной залы Влахернского дворца, уповая, что воспоминания о ней еще свежи в памяти читателя. Настал тот день, когда по особому приглашению индийский князь должен предстать перед императором Константином и изложить свои мысли по поводу Всеобщего религиозного союза. Час — ровно полдень.
Рассказы о первой встрече князя с его величеством всколыхнули всеобщее любопытство и желание увидеть незнакомца и выслушать его речи. Особенно это относилось к духовным особам — под ними понимались самые влиятельные творцы общественного мнения. Последовало острое, хотя и прикрытое приличиями, соперничество за приглашения на этот прием.
Император, в одеждах очень похожих на те, которые были на нем в день первой аудиенции князя, восседал на троне. С обеих сторон его полукругом расселись приглашенные — в итоге все взгляды были обращены к главному входу, а в центре размещался стол, видный всем и каждому.
Вид этого собрания сильно бы разочаровал читателя; да, придворных тут было немало, причем все они облачились в подобающие их рангу торжественные наряды, но братья святых орденов значительно превосходили их числом, а их облачения, по большей части серые или черные, без каких бы то ни было украшений, придавали сцене мрачность, которую не мог развеять яркий свет, заливавший залу, даже притом, что ему споспешествовали многочисленные отражения от лысин и тонзур на головах.
Надо отметить, что, помимо примечательной внешности, император, как ему представлялось, различил в индийском князе особую остроту мысли, обогащенную исключительным опытом. Неспособный выведать его тайну, впечатленный, причем скорее приятно, загадочностью, которую этот незнакомец сумел, как всегда, оставить после своего ухода, его величество с любопытством дожидался этой второй встречи и рассчитывал выжать из нее всю мыслимую выгоду. Почему бы, вопрошал он себя, не воспользоваться возможностью снова свести вместе глав всех религиозных фракций? Поскольку они оказались не способны оставить вспыльчивость в своих кельях вместе со старыми далматиками, их старались по мере возможности удерживать врозь, насколько то позволяли обстоятельства; однако император считал, что в данном случае этой опасности можно избежать, ибо все духовные особы явятся как слушатели, которым говорить или даже задавать вопросы позволено будет только с особого разрешения. Кроме того, император рассчитывал на то, что его присутствие заставит даже самых дерзких из них воздержаться от распрей.
Подготовка залы к этой встрече оказалась делом нелегким для нашего почтенного знакомца церемониймейстера; впрочем, в итоге он все-таки предъявил свой план — каждому приглашенному предстояло занять место согласно билету; увы, император безжалостно свел на нет его труды.
