Не было в городе искателя более неустанного, чем Демид. Казалось, он присутствует повсюду — на кораблях, на стенах, в садах и храмах, — проще было перечислить, где его нет. Все встречавшие его отмечали бодрое настроение, множество планов и уверенность в успехе. Он отличился по ходу поисков и продемонстрировал знание столицы, изумившее даже самых старых ее обитателей. Разумеется, роль его состояла в том, чтобы вымотать всех участников. Считается, что в каждой стае биглей есть один, наделенный особым даром брать ложный след. Таков был в тот первый день Демид, примерно до двух часов пополудни. После этого деятельность его начала приносить плоды, и из всего, что он слышал, больше всего его радовало отсутствие всяческих подозрений, что мог быть использован второй паланкин. Множество свидетелей повествовали о роскошных носилках, плывших туда-сюда сквозь сумерки, но вторые носилки не видел никто. Это, судя по всему, удовлетворило злоумышленника, и он внезапно забросил поиски; появившись в саду Буколеона, он объявил, что далее искать бессмысленно: девушку похитили болгары и они уже на пути в какой-нибудь турецкий гарем. После этого энтузиазм пошел на убыль, и к вечеру поиски бросили вовсе.
Когда афиши развесили на второй день, Демид вновь оказался на высоте. Он собрал своих братьев по Храму, разбил на отдельные партии и отправил в разные стороны — в Галату, в городки на берегах Босфора, на западный берег Мраморного моря, на острова, в Белградский лес — короче, во все места, кроме правильного. Это его поведение, с виду совершенно искреннее и безусловно деятельное, принесло желаемые плоды: к полудню он сделался героем дня, предметом восхищения всего города.
Когда на второй день, еще достаточно рано, индийскому князю донесли о нежелании жителей продолжать поиски, он не поверил своим ушам и вскричал:
— Что? За десять тысяч безантов? Да у них столько золота за последние десять лет в казне не было! На это можно три империи выстроить! Куда катится мир?
Примерно через час ему доложили, что его второй призыв не возымел никакого действия. Это заставило его еще стремительнее шагать взад-вперед.
— Где-то затаился мой супротивник, — бормотал он себе под нос, — и супротивник этот могущественнее груды золота. Неужели в Византии найдется два таких человека?
Когда ему донесли о действиях Демида, он немного утешился.
Около третьего часа Сергий попросил о встрече с князем, его приняли. Выразив в простых словах свое сочувствие — печаль в голосе и подавленный вид свидетельствовали об его искренности, — послушник заявил:
— Индийский князь, я не могу сообщить причин своего мнения, однако убежден, что девушка находится здесь, в городе. Прошу также не спрашивать, где, по моему мнению, ее удерживают и кто. Может статься, что я ошибаюсь, и мне будет легче это снести, зная, что я никому не открылся. Принимая во внимание эти слова, которые я произношу с безусловной неуверенностью, готов ли ты мне довериться?
— Ты, Сергий, — инок?
— Да, так меня зовут, но здесь я еще не удостоен священного сана.
— Мое бедное дитя упоминало о тебе. Она тебе благоволит.
Эти слова князь произнес с тревогой.
— Мне отрадно это слышать.
Тревога князя оказалась заразительной, однако Сергий быстро взял себя в руки.
— Пожалуй, лучшее доказательство моей искренности, князь, — лучшего мне не представить — состоит в том, что не золото толкает меня на поиски ее, каковы бы ни были испытания. Если поиски мои увенчаются успехом, награда только испортит мне счастье.
Еврей с любопытством взглянул на юношу.
— Мне трудно в это поверить, — произнес он.
— Я понимаю. Алчность — вещь обычная, бескорыстие, дружба и любовь — редкая.
— Согласен; рано тебе открылась эта великая истина.
— Выслушай, о чем я хочу просить.
— Говори.
— Среди твоих слуг есть один африканец…
— Нило?
— Да, таково его имя. Он силен, предан и смел — эти качества могут понадобиться мне больше, чем золото. Позволишь ли ты ему пойти со мной?
Вид и повадка князя переменились, он взял послушника за руку.
— Прости меня, — сказал он с теплотой в голосе, — прости, если я в тебе усомнился, прости, если неправильно истолковал твои слова.
После чего, с обычной своей решительностью, подошел к дверям и приказал Сиаме позвать Нило.
— Тебе известен мой метод общения с ним? — спросил князь.
— Да, — ответил Сергий.
— Если тебе нужно будет дать ему какие-то указания, делай это при ярком свете: в темноте он не поймет.
Подошел Нило, поцеловал руку хозяина. Он понимал, какая в доме случилась беда.
— Этот человек, — обратился к нему князь, — инок Сергий. Он считает, что ему ведомо, где находится маленькая княжна, и просит моего дозволения отправить тебя с ним. Согласен ли ты.
Африканский царь подтвердил свое согласие.
— Все решено, — обратился его хозяин к Сергию. — Хочешь ли ты просить еще о чем-то?
— Будет лучше, если он сменит свой африканский наряд.
— На греческое платье?
— Греческое привлечет меньше внимания.
— Хорошо.
Вскорости явился Нило в наряде византийца, лишь голову его украшал ярко-синий шарф.
— А теперь, князь, прошу предоставить мне помещение. Мне нужно поговорить с ним наедине.
Его просьбу исполнили, указания были отданы; закончив разговор, Сергий напоследок еще раз зашел в покои князя:
— Мы с Нило крепко подружились, князь. Он меня понимает.
— Он может проявлять несдержанность. Помни, ко мне он попал дикарем.
С этими словами князь и молодой русский расстались.
После этого никто уже не приходил в дом. Возбуждение быстро спадало. А потом и вовсе сошло на нет, не принеся никаких плодов.
Когда Время шествует пешком, поступь его свинцова; в тот день оно попирало ногами сердце князя. К середине дня он был взвинчен до предела.
— Пусть поостерегутся, пусть поостерегутся! — повторял он, порой взмахивая сжатым кулаком. Иногда мысль, которую он высказывал столь смутно, заставляла его остановить непрестанный шаг. — У меня есть враг. Кто он? — Уже давно этот вопрос занимал все его мысли. Судя по всему, он отказался от надежды вернуть Лаэль, в мыслях у него было одно — месть. — О Господи, Господи! Неужели я лишусь ее и так и не узнаю имя супостата? Действовать, действовать — иначе я сойду с ума!
Явился Уэль, все с тем же докладом:
— Увы! Ничего нового.
Князь его будто бы не видел и не слышал.
— Враг этот может обитать всего лишь в двух местах, — твердил он про себя, — всего лишь в двух: во дворце и… — он в ярости вскинул руки, — в церкви. У кого еще хватит мощи поставить в тупик целый город, в едином порыве бросившийся на поиски? Кому еще я нанес оскорбление? О да, это так! Я проповедовал веру в Бога — за это мое дитя решили погубить. Вот оно, христианское милосердие!
