— Это мое имя, повелитель. Так меня зовут — Уго.
Он простерся перед султаном, обнял его колени и с трудом, прерывисто произнес:
— Не знаю, что в мыслях у повелителя, дарует ли он мне жизнь или отнимет ее, но если отнимет, молю его, во имя милосердия, отослать это моей матери.
— Бедный Мирза, встань! Я хочу видеть твое лицо.
Граф снова сел на стул, Магомет же продолжил:
— Так ты тоже влюблен в княжну Ирину? Говоришь, что любишь ее сильнее, чем я? И полагал, что я не смогу это выслушать? Что призову черного Хасана с тетивой от лука? Сколько тебе было дано возможностей видеть и слышать ее, пока десятки дней слагались в сотни, — и мне ли теперь говорить тебе, что любому мужчине она готова разве что принести себя в жертву. Что такого можешь ты ей предложить? Тогда как я… Клянусь мечом Соломона, завтра утром я подойду к ней и скажу: «Ради твоей любви, о самая полная из всех полных лун, ради твоей любви Церковь твоя будет помилована…» А кроме того, или я не предвидел такого развития события? Царедворцы гнут спину и превосходят один другого, пытаясь завоевать мое благоволение, но ни один царедворец, даже самый искушенный, не смог бы писать о ней так, как писал ты, с одной лишь целью — польстить мне; по этому знаку, Мирза, я понял, что и ты воспылал страстью. Оскорбило ли меня это? Отнюдь! Я отправил тебя заботиться о ее благополучии, сражаться за нее, умереть, если потребуется. От кого можно ждать такого самопожертвования, как не от влюбленного? Или я не предсказал в ночь нашего расставания, что будет дальше?
Он умолк, глядя на рубиновый перстень у себя на пальце.
— Смотри, Мирза! После твоего отъезда я всякий час, когда бодрствовал, смотрел на этот камень; он ни разу не поменял цвета. Часто, глядя на него, я говорил себе: «Мирза полюбил ее, потому что не мог иначе, однако не утратил передо мной свою честь. Мирза есть правда, так же как Бог есть Бог. И именно из его рук я получу ее в Константинополе».
— О повелитель!
— Тихо, тихо! Ночь уходит, тебе пора возвращаться. О чем я говорил? А, да.
— Выслушай меня, повелитель. Я боюсь тебя разгневать, но молчать не могу.
— О чем речь?
— В ее присутствии сердце мое разрывается, однако я и на самом последнем суде великого дня готов сказать, что не уронил чести перед повелителем. Однажды она поблагодарила меня — после того, как я вышел на бой со львом, — о Небеса! И тогда я почти потерял свою честь! О, муки того молчания! Как терзает меня это воспоминание! Но я не уронил чести. Вот только решимость ее хранить с каждым днем все слабее. Единственное, что сдерживает меня, — это мое положение в Константинополе. Кто я там?
Граф уронил лицо в ладони, и сквозь звенья кольчуги проступила дрожь, сотрясавшая его тело.
Магомет выжидал.
— Кто я там? Прикидываясь другом императора, я предаю его ежечасно. Я — христианин, но как Иуда продал Учителя, так и я вынужден продавать свою веру. Я влюблен в благородную женщину, но долг велит мне блюсти ее чистоту и передать ее другому. О повелитель, повелитель! Так продолжаться не может. Стыд — как стервятник, он терзает меня, сердце мое исходит кровью под его клювом. Освободи меня или предай смерти. Если любишь — освободи!
— Бедный Мирза!
— Повелитель, я не страшусь.
Магомет с силой стукнул кулаком по столу, глаза его сверкнули.
— Никто никогда не сможет сказать, что я любил труса! Но еще нестерпимее то, что тот, кого я называл братом, подозревает меня в такой низости! Неужели… неужели, Мирза, ты думаешь, что в твоих словах есть для меня что-то новое?.. Дай мне договорить. Такие речи приличествовали бы нам десять лет назад, но не сейчас. Они недостойны мужчин. Я послал за тобой с определенной целью… Твоя миссия в Константинополе завершится утром, в четыре часа. Иными словами, Мирза, от подготовки к войне с гяурами мы переходим к самой войне. Слушай же. Ты — воин, искусный и мужественный рыцарь. В том, что мне предстоит — вылазки, нападения, схватки один на один и целыми отрядами, с использованием всех видов оружия: луков, арбалетов, малых и больших пушек, мин и контрмин, — без тебя не обойтись. Ты должен сражаться. Разве это не так?
Корти поднял голову, лицо его просветлело.
— Повелитель, боюсь, я забежал вперед твоих слов. Прости меня.
— Да, выслушай… Вопрос один: против кого ты будешь сражаться — против меня или против гяура?
— О повелитель…
— Помолчи, я сказал. Вопрос не в том, кого ты любишь больше. Я бы предпочел, чтобы ты честно послужил ему.
— Но как так, повелитель?
— Я говорю не из презрения, я прекрасно знаю, как ты владеешь оружием, я знаю, что от твоей руки падет множество моих бойцов. И чтобы совесть не мучила тебя и не останавливала твою руку в схватке, я не только объявляю твою миссию завершенной, но и освобождаю тебя от всех обязательств передо мной.
— От всех обязательств!
— Я говорю внятно, эмир, однако хочу избежать любых недомолвок. Итак, ты вернешься в город свободным от всяческих обязательств передо мной — ты волен распоряжаться своим мечом и своими мыслями. Хочешь быть христианином — будь им. Больше не посылай мне депеш, которые повредят императору…
— А княжна Ирина, о повелитель?
Магомет улыбнулся в ответ на этот истовый вопрос:
— Прояви терпение, Мирза… Что касается полученных от меня денег и всей моей собственности — монет, товаров, лошадей, оружия, доспехов, галеры и ее команды, — их я передаю тебе безвозмездно. Ни вернуть их мне, ни избавиться от них ты не можешь без того, чтобы с тебя потребовали объяснение, которое ослабит твои позиции во Влахернском дворце, а то и приведет к полному краху. Ты их заслужил.
Корти покраснел:
— Повелитель несказанно щедр, но я не могу принять его дар. Моя честь…
— Умолкни, эмир, и слушай. Я никогда не пренебрегал твоей честью. Когда, перед выполнением миссии в Константинополе, ты отправился в Италию, ты был обязан служить мне, и в том не было ничего зазорного, однако теперь — к этому привели перемены — то, что является делом чести для эмира Мирзы, будет позором для графа Корти. После четырех утра ты ничем мне не обязан и более не состоишь у меня на службе. С этого часа Мирза, мой сокол, перестанет существовать. Он исчезнет. А если я и увижу его вновь, то в облике графа Корти, христианина, незнакомца и врага.
— Врага — врага моего повелителя? Никогда!
Граф вскинул руки.
— Обстоятельства сильнее нас. А теперь — про княжну Ирину.
Магомет осекся, но потом, собрав всю силу воли и наполнив ею свой взгляд, он опустил могучую длань на плечо собеседника.
— Теперь про нее… Я придумал для тебя поощрение, эмир. С этой ночи мы — соперники.
Корти лишился дара речи, взгляд его остановился.
— Клянусь увитыми розами вратами рая — а это единственная клятва, приличествующая влюбленному, — рыцарю более пристало клясться этим вот мечом Соломона — я настаиваю на том, чтобы соперничество было достойным и честным. У меня перед тобой преимущество. Для женщин богатства и титулы — что огонь свечи для мотыльков. С другой стороны, у тебя двойное преимущество: ты — христианин и ты можешь видеться с ней ежедневно. Чтобы ты не выглядел нуждающимся, я оставляю тебе все деньги и всю собственность, какая есть у тебя сейчас; не в качестве оплаты — не дай бог! — но во имя гордости, моей гордости. Султан Магомет не должен ничего оспаривать у рыцаря, владеющего лишь одним мечом.
