Они уверенно продвигались вперед, пока не обогнули Кандиль. Тут навстречу им попалась целая стайка лодчонок, двигавшихся без всякого порядка; гребцы изо всех сил налегали на весла, пассажиры были в панике.
Причину их испуга распознали и на более крупных кораблях и судах, шедших по проливу. Они бросали якоря, спускали паруса, сушили весла. Кроме прочего, над ними, поднявшись куда выше обычного, кружили на стремительных крыльях стаи чаек, издавая возбужденные крики.
Князь дошел до самого интересного места в своем рассказе — о том, как жестокий и бессердечный император Михаил решил взять в жены невинную и беззащитную Ефросинью, беспардонно обманул Церковь и улестил сенат… Но тут Нило коснулся его плеча, привлекая внимание к сложившемуся положению. Быстрый взгляд на воду, еще один — на небо, и князь понял, что их ждет неизбежная, хотя пока еще и неявная опасность. В тот же миг Лаэль начала дрожать и жаловаться на холод. В воздухе действительно произошла внезапная перемена. Тут же на плечи ей лег алый плащ Нило.
Теперь с борта видно было весь горизонт, и князь обратился к гребцам:
— Грядет буря.
Они опустили весла и обернулись через плечо, каждый самостоятельно оценивая ситуацию.
— Она придет с моря, причем уже скоро. Пусть господин решает, как нам поступить, — ответил один из них.
Князь почувствовал тревогу за Лаэль. Действовать нужно в ее интересах, думать о других он не намерен.
В северо-восточной части неба показалась туча, черная у горизонта, а над головами — пространно-серая, в сердце своем — оттенка меди; она клубилась, меняла форму — то напруженный парус, то парус лопнувший; было слышно, как ветер взбивает клочья туч в руно, как порождает в них смятение и дымчатые отроги. Вода, все еще гладкая, окрасилась в тот же цвет. Царившее над ней спокойствие напоминало недвижность жертвы, задержавшей дыхание перед первым поворотом пыточного колеса.
Глазам князя открывалась длинная полоса азиатского берега, и он проследил ее, пока взгляд его не остановился на донжоне Белого замка, внушавшего ужас всем христианам. Постройки имелись и ближе, некоторые, по сути, нависали над водой, однако донжон выглядел особенно привлекательно; в любом случае, хладнокровно размышлял князь, если комендант замка откажется дать им пристанище, они найдут таковое в речке неподалеку, известной как Сладкие Воды Азии, — укрывшись под ее берегом, их судно сумеет избежать ярости ветра и волн. Князь решительно воскликнул:
— К Белому замку! Успейте до того, как обрушится ураган, молодцы, и я удвою вашу плату!
— Успеть-то мы, может, и успеем, — отвечал, нахмурившись, гребец, — но…
— Что? — прервал его князь.
— Это же логово дьявола. Многие входили в эти проклятые ворота как посланцы мира, и больше о них никогда не слышали.
Князь рассмеялся:
— Мы попусту тратим время. Вперед! Если в этом замке и живет какое страшилище, уверяю, оно дожидается не нас.
Двадцать весел опустились в воду, как одно, и судно встрепенулось, будто горячий скакун, почуявший шпоры.
И вот суденышко отважно ринулось тягаться с бурей. Благоразумие того, кто затеял это состязание — а это, безусловно, был князь, — вызывает определенные сомнения. Целью было устье реки. Можно ли достичь его до того, как ветер разбушуется с опасной силой? В этом и состояла суть состязания.
Что касается шансов на победу, нужно учесть, что их в данном случае невозможно было предсказать в точности; да и приблизительные расчеты представляли определенную трудность. Расстояние было немного меньше трех четвертей мили; при этом второй участник состязания, туча, уже вступил в схватку с вершиной горы Алем-Даги примерно в четырех милях дальше. Мертвый штиль давал преимущество, которое, увы, полностью нивелировала сила течения: хотя у литорали Кандиля оно и не было так сильно, как на противоположной стороне, рядом с Румелихисаром, однако представляло собой серьезного соперника. Гребцы знали свое дело — можно было не сомневаться, что они приложат все силы, ибо, помимо награды, которую им назначили за победу, в случае поражения и их ждала нешуточная опасность. Если исходить из того, что этот бросок представлял собой состязание, в котором буря и судно борются за победу, у князя имелись в нем определенные шансы на успех.
И все же, чем бы ни завершилась эта гонка, Лаэль придется испытать определенные неудобства. Забота князя о ней всегда сочеталась с ласковой предусмотрительностью — и потому нынешнее его поведение казалось непонятным.
Возможно, он рассудил, что положение более опасно, чем представлялось на первый взгляд. Борта у судна были низкими, однако этот недочет способно было сгладить мастерство гребцов; с другой стороны, Алем-Даги представляла собой нешуточное препятствие на пути шторма. Было ясно, что она несколько задержит тучу, а потом ветру понадобится некоторое время, чтобы покрыть расстояние до замка.
Безусловно, было бы благоразумнее повернуть к берегу и укрыться в одном из стоявших там домов. Однако в те времена, как и в нынешние, евреи отличались презрительным высокомерием, заставлявшим их отвергать всякую помощь; а до какой степени этим сыном Израиля двигала извечная обида на других — можно себе представить, если вспомнить, как долго прожил он на этой земле.
В ответ на первый же мощный взмах весел Лаэль набросила на лицо красный плащ и опустила голову на грудь князю. Он обнял ее одной рукой, и она, ничего не слыша и не говоря, полностью доверилась ему.
Гребцы, не жалевшие сил с самого начала, постепенно ускорили ритм и теперь действовали с отменной слаженностью. Каждый раз, когда весло скрывалось в волнах, раздавался легкий шелест, выдох, похожий на звук, с которым дровосек ударяет своим топором, — звук свидетельствовал о том, что движение завершено. Жилы на мощных шеях пустились в стремительную пляску, пот тек по лицам, как дождевые капли по стеклу. Зубы скрипели. Они не поворачивали голов ни вправо, ни влево, взгляд их был сосредоточен на том, по чьему лицу они судили и о собственных успехах, и о продвижении своего соперника.
Убедившись, что судно идет прямиком к замку, князь устремил глаза на тучу. Время от времени он похваливал гребцов:
— Хорошо, молодцы! Так держать, и мы выберемся!
Лишь необычный блеск его глаз выдавал внутреннее волнение. Он бросил один взгляд на все еще гладкий водный простор впереди. Их судно оказалось на нем единственным. Даже большие корабли ушли в гавань. Впрочем, нет, еще одно суденышко размерами не больше его собственного двигалось вдоль азиатского берега, судя по всему им навстречу. Находилось оно примерно на таком же расстоянии выше устья реки, насколько они находились ниже; судя по всему, трое или пятеро его гребцов старались изо всех сил.
С мрачным удовлетворением князь назначил незнакомца еще одним участником состязания.
Приветливое взгорье Алем, если посмотреть с Босфора, представляет собой сплошной лес, неизменно прекрасный и зеленый. Но пока князь глядел в ту сторону, зелень вдруг выцвела, как будто некая рука, спустившись из облака, набросила на нее белое газовое покрывало. Князь обернулся на пройденный путь, посмотрел вперед. Южная стена донжона была усеяна амбразурами. Судно их шло с отличной скоростью, однако требовалось больше. Оставалось покрыть еще половину расстояния — а враг уже находился меньше чем в четырех милях.
