Она определённо была не на площади: над головой вместо неба нависал грубый дощатый потолок. В солнечном свете, льющемся через квадратные окна, кружили пылинки. В помещении было так тихо, что Лисса даже начала думать, не случилось ли что-то с её слухом. Но где-то рядом послышались приглушённые шаги, словно кто-то ступал в мягких тапочках, и Лисса облегчённо вздохнула.
Она попробовала пошевелить руками и ногами: каждое движение отдавалось болью в мышцах и костях. Должно быть, её изрядно помяли в той давке. Когда Лисса попыталась подняться, голова закружилась, перед глазами заплясали огненные вспышки, и она покорно опустилась обратно на подушку, пахнущую затхлым пухом.
От скуки Лисса продолжила разглядывать помещение. В комнате было много вещей, даже слишком много, и сосредоточиться на чём-то одном оказалось очень сложно. На грубых полках теснились миски, коробочки, ларцы, вазочки, сплошь покрытые резными изображениями животных и растений. В пыльных вазах стояли букеты высохших цветов, а по краям полок приютились керамические фигурки сов, выкрашенные цветной эмалью. Крупная мебель – шкаф, комод, сервант, тумбы и столики – тоже была полностью покрыта резными картинками, как лесное дерево – мхом. Лисса слабо улыбнулась: ей здесь нравилось. По крайней мере, это место не казалось враждебным.
За дверью послышались звуки шагов: первый звук – твёрдый и несколько грузный, второй – потише, шелестящий по деревянному полу. Лисса насторожилась, но не от страха, а от нетерпения.
Дверь открылась, и в комнату, прихрамывая, вошла старая женщина. Лисса с плохо скрываемым любопытством уставилась на неё. Лицо женщины было похоже на кору векового дуба: обветренное, смуглое, покрытое глубокими морщинами, но глаза женщины, цветом напоминающие сизоватый осенний мох, смотрели ясно и немного жёстко. Она остановилась посреди комнаты и пытливо взглянула на Лиссу.
– Здравствуйте, – произнесла Лисса, немного смутившись от такого явного разглядывания.
Женщина коротко кивнула вместо приветствия и похромала к комоду, уставленному вазочками с пучками сушёных трав. Лисса заметила, что ноги у старухи были распухшие, похожие на столбы, а стопы она замотала грубыми тряпками и перевязала бечёвкой – наверное, обычная обувь ей не подходила.
Женщина выдвинула ящик комода и начала рыться в нём, периодически вызволяя на свет какие-то баночки и приглядываясь к их содержимому.
– А где моя мама? – спросила Лисса.
Старуха дёрнула плечами, будто отгоняла приставучее насекомое, и продолжила молча рыться в ящике. В комнате остро запахло пряными травами.
– От тебя пахнет птицами, – скрипучим голосом бросила женщина, когда Лисса уже решила, что хозяйка немая. – Ворожбой.
– Это… плохо? – растерялась Лисса.
– Это опасно, – проскрипела женщина и, чиркнув спичкой, зажгла оплывшую свечу и поднесла к ней пучок каких-то сизых засохших цветов. В комнате запахло так, как пахло в жилищах лекарш-травниц.
Лисса осторожно села на кровати, поджав под себя ноги. Рёбра отозвались на движение ноющей болью.
Женщина обошла с тлеющим букетом комнату из угла в угол, пробормотала несколько неразборчивых слов, потом прохромала к окну и распахнула верхнюю створку. Травянистый лекарственный запах сразу пропал, устремившись на волю.
– Где моя мама? – повторила Лисса жалобно. – Она высокая, худая, с цветастым платком на голове…
– Знаю, знаю, – бросила старуха таким тоном, будто хотела, чтобы от неё скорее отвязались. – Видела. Похожа ты на неё. Очень. – Она снова зашаркала по комнате, ощупывая узловатыми морщинистыми руками свою резную мебель, будто хотела отыскать что-то, невидимое глазу. – Похожа, только мамаша поумнее будет. Не полезла в толпу, когда завыли кракелы.
– Завыли кракелы… – протянула Лисса. – Но почему все так испугались? От кого они побежали?
Женщина открыла створку одного из шкафчиков, заглянула внутрь и покачала головой, видимо, не обнаружив желаемого. Она повернулась к Лиссе, и от выцветающего взгляда мшистых глаз той стало не по себе.
– Кракелы плачут только к большой беде. Такой, как мор или война. И люди помнят об этом, хоть и не слышали такого перезвона уже много лет. Память крови – она сильна, девочка. Ох, как сильна. Короля нашего убили – вот и всё, что я знаю.
Старуха устало опустилась на табурет с ножками, вырезанными в форме лап какого-то крупного зверя. Она вздохнула, словно бесплодные поиски её сильно утомили, и сложила крупные смуглые руки на коленях. Лисса заметила, что пальцы у неё слегка подрагивали.
– Ну, тогда я пойду? – спросила Лисса.
– Куда? – поинтересовалась женщина.
– Домой…
– Нельзя, – отрезала старуха.
Лисса округлила глаза.
– Но почему? Там… Там же не началась война?
– Пока нет. Но может вот-вот начаться. Тебе нельзя выходить.
Лисса опустила ноги на пол и, держась за кровать, встала. Перед глазами всё поплыло, но она быстро справилась с головокружением и мельком взглянула в окно. На улице вроде бы всё было по-прежнему: люди ходили по мостовым, кареты катились вдоль дороги, лавочники и газетчики предлагали прохожим свои товары. Но всё равно что-то было не так. Люди ходили, озираясь, старались держаться группками, кареты почти не останавливались, лошади постоянно нервно всхрапывали, а лоточники держались поближе к домам и не поворачивались спиной к тёмным углам.
– Почему мне нельзя выйти? – повторила Лисса. Она только сейчас поняла, что вместо привычного льняного платья на ней надета только лёгкая ночная рубашка.
– Говорю же, – цокнула языком старуха. – От тебя пахнет птицами. Ты не ведьма и не альюд, но ворожба в твоей крови, в земле, на которой ты родилась и выросла. Ты впитала её, как корни дерева впитывают воду, и стала той, кто ты есть. Память крови – она сильна. Не ходи за дверь, девочка. Никогда не ходи.
Тут Лиссе стало по-настоящему страшно. «Вот так чувствует себя ласка, попавшая в силки», – подумала она. Что эта сумасшедшая старуха от неё хочет? Зачем держит здесь? Она затравленно заозиралась, и теперь ей казалось, что вырезанные на мебели зверьки озлобленно скалятся, а их тела напряжены перед прыжком.
Лисса рванулась к двери, но голова закружилась так сильно, что ей пришлось ухватиться за изножье кровати, чтобы не упасть. Лисса попыталась сжать кулаки, но мышцы не слушались, сделались будто ватными, и она поняла, что не смогла бы даже разбить окно… Старуха хмыкнула, глядя на её метания.
«Думай, – приказала Лисса себе. – Думай, что сделала бы мама? Что сделала бы Алида? Что сделал бы Мел?»
Мел. Вот тот, кто точно сможет ей помочь.
– Л-ладно, – заикнувшись, сказала она. – Хорошо. Я останусь с вами. Только… Только можно я отправлю письмо?
Старуха недобро прищурилась, покусывая изнутри щёку. Мшистые глаза сверлили Лиссу.
