– Янгред, беда!
По коридору крик прозвучал эхом. Хайранг, появившись без стука, застыл на пороге; он посмотрел на Хельмо, вряд ли веря глазам, наконец – нерешительно улыбнулся.
– Жив… – пробормотал Хайранг потрясённо и облегчённо.
– Жив, – откликнулся Хельмо, с усилием встал, приложил палец к губам и пошёл навстречу. Ноги подгибались, но держали. – Что с тобой?
– Он велел доложить… – начал Хайранг.
Хельмо кивнул.
– Мне и докладывай. Что?..
Хайранг не заспорил, выдохнул. Ему явно хотелось доложить хоть кому-то и перестать мучиться одному. Хельмо взял его за рукав и вышел. Янгреда будить не хотелось; тот выглядел так, будто сам чем-то отравился, а потом ещё бодрствовал у постели не один час.
– Царь сбежал, – сказал Хайранг. – Стрельцы ищут, но, думаю, кто-то из них ему и помог.
– Дядя? – зачем-то уточнил Хельмо с безнадёжной тоской. – Хинсдро?.. Хайранг, я не знаю, что случилось, ты можешь разъяснить?
Хайранг ухитрился всё поведать предельно кратко, в пять или шесть не самых цветастых, но точных предложений, каждое из которых резало хуже ножа.
– Что ж. – Дослушав, Хельмо попытался сладить с болью, но и в тело, и в душу она впилась только крепче, пришлось даже на миг зажмуриться. – Пусть ищут.
– Это не всё, – произнёс Хайранг. Его лицо стало бледнее.
– Что? – устало переспросил Хельмо. – Город горит? Бунтует? К ответу требует?
Хайранг посмотрел в окно. Что-то совсем уже нехорошее мелькнуло в его взгляде.
– Хинсдро украл тело сына, – сказал наконец он. – Куда он мог его повезти хоронить? Ты не знаешь?
Хоронить ли? Это было сродни ушату ледяной воды. Хельмо охнул, покачнулся и, опёршись о стену, скривился: заныли перевязанные раны на запястьях. Хайранг, с беспокойством наблюдая за ним и уже не ожидая ответа, продолжил:
– Мы опросили заставных стрельцов. На востоке сказали, был недавно всадник. Мчал на Озинару. Выслали погоню, вдруг…
– Правильно. Всё правильно сделали. Отлично.
Выпрямившись, Хельмо понял, что может потерпеть боль. Это просто с непривычки, изнежился на отдыхе, прежде и не такое бывало.
– Бери отряд, – велел он. – И быстрее в Озинару, загоняйте лошадей. Он едет туда.
– А ты…
– Я вперёд. Но иным путём.
– А…
Хельмо обернулся, прослеживая взгляд Хайранга. Янгред не двигался. Чуткий, почти звериный слух изменил ему, слишком много было потрачено сил. И вид его возле замаранной собственной кровью постели очень пугал.
– Обойдёмся, оставь. Это мой царь и… моя родня. Мне разбираться. Давай поспешим, осталось немного.
* * *
«Немного» утекало сквозь пальцы прямо сейчас, но Хельмо уже видел поблёскивающие маковки куполов. Озинара вырастала впереди.
Вновь вышла луна, когда ноги спружинили о мокрую траву перед знакомым храмом. Опуститься оказалось проще, чем взлететь, хотя при соприкосновении с землёй вновь закружилась прояснившаяся было голова и ещё тяжелее показалась конструкция крыльев, крепящаяся к поясу, к предплечьям. Хельмо сбросил её, стараясь не повредить сложный каркас. Вдали маячил силуэт: бродила по озарённому молочным светом лугу лошадь – без царской сбруи, совсем простая.
Хельмо пошёл вперёд. Вид храма вселял не благоговение, но ужас. Хельмо силился не думать ни о том, что увидит, ни о том, кого ищет, ни о том, кто томится за стенами уже давно. Но когда он, взбежав по ступеням и распахнув тяжёлую дверь, ступил под своды сердечного придела, впереди – у воды, лицом к каменному Хийаро, – была только одна фигура. Она не двигалась и казалась погружённой в раздумья.
– Дядя! – позвал Хельмо. Получилось сипло. Он повысил голос. – Дядя Хинсдро!
Тот обернулся. Теперь Хельмо видел: Тсино у него на руках, белый и окостеневший, такой маленький… Хотелось отшатнуться, но пришлось пойти вперёд.
– Отпусти его.
– Отпустить? Но ведь он совсем не против был со мной прогуляться. Правда, моё солнце? – И дядя нежно глянул в мёртвое запрокинутое лицо.
Озноб разбежался от босых стоп и сковал жилы. Хельмо закусил губу. Дядя опять посмотрел на него – похожий из-за тёмных одежд и волос на ворона, улыбающийся, с прямой, величественно расправленной спиной.
– Ты… – набравшись мужества, отозвался Хельмо, – ты задумал дурное. Ты дурное уже сделал, а теперь хочешь сделать ещё хуже. Тсино…
– Он не хочет умирать. Я знаю, не хочет. Он и не пожил.
Хельмо сделал ещё шаг. Голова кружилась, плечи ломило.
– Он уже умер. Не…
– Он не должен был! Это всё ты.
– За что?!
Хельмо вовсе не хотел спрашивать, не хотел слышать ответа. Но вопрос вырвался сам, горько, громко и отчётливо. Дядя усмехнулся и, всё так же стоя вполоборота, склонил голову к плечу.
– Не быть тебе царём. Не ты страну из Безвластия поднимал. Люди глупы, Хельмо, им подавай красивые зрелища да величественные поступки. Ты только на них и горазд.
Что ж. Янгред снова был прав. Ноги предательски подогнулись.
– Я и не желаю быть царём, – прошептал Хельмо, понимая, что голос едва подчиняется, дрожит. – Я царю желаю лишь служить, тебе служить! – Хинсдро засмеялся. – Да почему ты так?! Когда я твою веру потерял? Что я сделал не так?
Снова дядины глаза посмотрели в упор, не просто со злобой, теперь ещё и с жалостью.
– Правда не понимаешь… – он улыбнулся, – мой свет?..
Другим тоном, иначе к нему обращали прежде эти слова. Стало ещё холоднее и гаже, Хельмо попятился, невольно заслоняясь – и от взгляда, и от оклика, и от улыбки.
– Да, – отчётливо произнес он. – Я не понимаю. Я люблю тебя. И не понимаю.
– Да. Где тебя царём… как же люд глуп. Глупому люду – глупый царь, да?
Хельмо вновь заставил себя вскинуть голову. Ему по-прежнему улыбались.
– Ты выбор, Хельмо. Выбор, который народ увидел и вбил себе в головы. Пока ты есть, они не успокоятся, пока ты есть, будут гадать да прикидывать, а как бы жилось с тобою на троне. И чего бы ни нагадали, многие будут верить: с тобою – лучше, чем со мной. Лучше ведь всегда там, где нас нет, и так, как мы не сделали.
Хельмо молчал. Дядя криво, не угрожающе, а скорее желчно оскалился.
– Впрочем, теперь так ли важно? Теперь у них и выбора-то нет, кроме тебя. Ты своё получил. И дружки твои…
– Я не желал этого! – возразил Хельмо и вновь сделал вперёд пару шагов.
