– Спасибо, королевна.
Лусиль, увлёкшаяся своей злостью и придумыванием воображаемых колючих ответов Цу, неохотно прервалась. Пытливо вглядываясь в неё, командующий продолжил:
– Не уверен, что вам стоило меня обменивать.
Она тут же воспользовалась возможностью хорошенько отомстить:
– Справедливости ради признаюсь, что я колебалась. Влади меня убедил.
– Королевич?..
Цу старался скрыть в тоне удивлённое разочарование, но не смог. Лусиль кивнула:
– Добрая душа. Потерянные девочки, хромые котята, подбитые птички – ни против чего не может устоять.
– Дурное это качество или хорошее? – вдруг спросил Цу.
Лусиль пожала плечами.
– Какое есть. За то и люблю.
Они помолчали. Лусиль подошла ближе. Она так до конца и не перестала бояться этого существа и не могла быть уверена, что жалеет его… но и уходить, сухо отдав приказ, было как-то неправильно. Она присела рядом.
– Будьте пободрее. В небе, на земле, неважно.
Цу лишь смотрел воспалёнными жёлтыми глазами. Бесшумно подрагивали его ноздри – точно обнюхивал, запоминал. Становилось неуютно. Лусиль хотела было возмутиться, что нехорошо так нюхать королевскую особу, но неожиданно командующий спросил:
– Рассказали ему?
– О чём? – не поняла Лусиль.
– Вы же птенца ждёте.
– Птенца… – Лусиль усмехнулась. – Нет. Всё некогда. Да я и сама недавно только поняла. Есть ли смысл рассказывать? А ну как прогонит меня отец?
– Прогонит, – повторил Цу, точно пробуя это слово, и невыразительно сказал: – Тогда идите со мной. Я не прогоню.
– Не прогоните, – повторила Лусиль с грустной усмешкой. – Да только и ваш дом мне тоже не нужен. У меня свой есть.
– У нас говорят, дом – не место. Дом – люди.
Надо же. Кто-то, наверное, к такому знанию всю жизнь идёт, спотыкаясь и ранясь, а кого-то с ним воспитывают. Удивительно, что именно дикарей-людоедов.
– Потому и не нужен, – просто отозвалась Лусиль. – Не сердитесь. Вы всегда знали.
Цу кивнул. Теперь Лусиль стало вдруг его вправду жаль. Она помедлила и сказала:
– Отвернитесь. У меня есть лекарство. Не знаю, что оно, правда, лечит…
Цу опять посмотрел на неё, и она поняла: вместо «лекарство» он слышит что-нибудь вроде «расправа». Вот же дурачьё. Лусиль усмехнулась и повторила:
– Отворачивайтесь-отворачивайтесь. Чего испугались? Я приказываю.
Командующий отвернулся.
Широкая сильная спина была покрыта шрамами; некоторые рассекали её всю, но самым страшным казался всё равно тот, маленький…
Лусиль взяла прихваченную с собой драгоценную бутыль, вылила воды на ладонь и несколько раз провела по коже командующего. Там, где упали капли, она засветилась. След клинка Хельмо исчез, тогда Лусиль бесцеремонно взялась за одно из маленьких серых пёрышек и дёрнула.
Командующий вздрогнул, крылья шевельнулись и одним резким движением раскрылись. Лусиль, вовремя успевшая вскочить и отойти, довольно заулыбалась.
– Вы верно служили мне, – сказала она, когда он обернулся. – Было бы бесчеловечно даже по моим меркам везти вас домой таким. Имейте в виду, что тайну я вам не открою. И не болтайте направо и налево. На самом деле…
Командующий порывисто поднялся и пошёл к ней. Лусиль, внутренне вздрогнув, осталась на месте.
– На самом деле, – продолжила она, – мне надо было на ком-то проверить снадобье. Сначала думала лошадь поранить, да пожалела.
Цу остановился в шаге. Передумал подходить, угасла какая-то не самая разумная мысль в его дурной башке. Лусиль пожала плечами. Цу всё-таки улыбнулся ей и, взяв за руку, поцеловал запястье. Она не стала вырываться, и ей не так чтобы совсем не понравился жар его жёсткой сухой ладони. Ну подумаешь, птичья лапка.
– Вы не подарите мне себя, но вернули небо. Что ж. Я умею быть благодарным. Если приказ в силе, собираемся домой, королевна.
– Собираемся, – отозвалась Лусиль и, уже уходя, предостерегающе напомнила: – Только никого на радостях не сожрите!
Она покинула казарменный двор, ни разу не обернувшись, хотя самолюбие подсказывало: Цу провожает её взглядом из окна. А может, давно с птичьим курлыканьем вылетел в окошко, чтобы покружить в облаках. Дикари, что с них взять.
Влади она нашла там, где и ожидала, – на крепостной стене, недалеко от ворот. Оттуда они вдвоём часто оглядывали земли, которые почти-почти стали их. Лусиль испытывала тоскливое чувство от этих видов, Влади, наверное, тоже. Её брала досада. Но когда королевич накрывал её руку своей, досада отступала. Сегодня же Лусиль взяла его за руку сама.
– Что, королевна, домой? – спросил он.
– Домой, королевич.
Она рассказала о двух из трёх даров. Влади улыбнулся.
– Если вода и впрямь так чудодейственна, отец может и смягчиться.
– Это не всё, – тихо сказала Лусиль и положила на камни крепостной стены маленькую корону. А потом крепче сжала руку Влади и прислонила к своему животу. Он молчал несколько мгновений. Потом лицо его ещё немного посветлело, и оттуда изгладилась последняя тревога.
– Если отец захочет изгнать меня… – начала Лусиль.
Влади тут же покачал головой.
– Пусть попробует. Придется гнать обоих. Да и… – угол его рта дрогнул в новой усмешке, – ни один король не будет достаточно глуп, чтобы отказаться от такого инфанта. В нём же будет лучшее от нас.
– Или худшее? – подмигнула Лусиль.
– Тоже не так плохо, – отозвался Влади. – А может, даже ещё лучше.
И они засмеялись.
* * *
– Да. Думаю, не могло быть иначе.
Хельмо смотрел на две могилы. Надгробия тянулись вверх: одно из золотистого камня и истёртое, другое – темнее, скромнее, но свежее. Солнечный воевода приложил к нему ладонь. Камень прогрело солнце, а маленький цветной вьюн уже тянулся, чтобы со временем обвить надгробие и расползтись по нему.
Янгред ничего не говорил, читал надписи на золотистом камне. Царю Вайго посвятили много пышных, торжественных слов; строки, сплетаясь в сплошной текст, восхваляли его храбрость и силу, величие, доброту… и только внизу, почти теряясь в траве, виднелись отдельные, выбитые явно иной рукой слова.
«Будь в мире с собой, мой царь. И да простят тебя все, кого ты не простил».
– Это дядя выбил, – сказал Хельмо, проследив взгляд Янгреда.
Тот слабо усмехнулся.
– Может, и правильно наше решение.
Они положили цветы на находящуюся рядом – по другую сторону от царя – могилу царицы Риссы, покинули кладбище в предместьях Ас-Кованта, отвязали лошадей и тронулись вперед. Они не спешили – и так сильно опередили отряд.
