– Война уже пустила здесь корни. – Снова он глянул на Янгреда, едва живого.
– Кажется, ты говорил это вчера.
– А сегодня понял, что на самом деле это значит.
Янгред не ответил. Вместо этого, с усилием выдохнув, сказал:
– Так не пойдёт. Берись за цепь поверх моих рук.
Хельмо нахмурился.
– Шипы вонзятся в тебя сильнее.
– Зато твои руки хотя бы будут целее, когда придётся тянуть последний.
– Тогда там сделаем наоборот.
Хельмо не спросил, а отчеканил это. Янгред благодарно улыбнулся, повторив:
– Определённо, с тобой очень легко.
Первая секунда угасшей боли показалась блаженной, но чувство это мгновенно затмил ужас: каково союзнику? Руки Янгреда под руками Хельмо были ледяными, подрагивали. Каждый сустав словно срастался постепенно с его собственными. Вот только страдание доставалось лишь одному из двоих.
– Крепче.
Хельмо сжал широкие запястья и почти ощутил, как шипы глубже вошли в чужую плоть. Он потянул вниз.
– Крепче.
Он хорошо представлял это. Слишком. Кровь обильнее заструилась меж пальцев, залила их, смывая смуглость, но не возвращая мраморно-бледного цвета. Хельмо надавил ещё и потянул. Руки – грязные, потные – соскользнули.
– Крепче! – рявкнул Янгред. Из его прокушенной нижней губы тоже сочилась кровь. Он дёрнул цепь. – Ещё. Соберись!
Хельмо сделал быстрый вдох и подчинился; они потянули снова. Засов наконец поехал – со скрежетом, с лязгом; в дыму звук встретили выстрелами, на которые ответили эриго. Ни одна больше не упала – Хельмо откуда-то знал это, даже не оглядываясь. Он всё тянул и тянул. Но ещё сложнее казалось просто не отвести глаза.
– Выдержишь ещё немного?
Янгред, кажется, слишком стиснул зубы, чтоб ответить. Цепь уже подавалась легко. Наконец они, разглядев, что засов сдвинут, с усилием закрепили звено на крюке. После этого некоторое время оба не разгибались – пытаясь перевести дух. Остался всего…
…Воздух заполнила мушкетная пальба. Дробный стук по камню выдал приближение всадников. Всадники что-то вопили.
– Не успели.
Они стояли друг против друга и смотрели на вторую цепь – тоже с шипованными звеньями, лежащую несколькими широкими мотками. Силуэты, вылетев из арки, заметались по пятачку пространства и принялись палить во все стороны, казалось, не различая своих и чужих. Янгред с усилием опёрся о стену, потом снова выпрямился. Кровавый след остался на бледно-голубом камне. Огненный коснулся растопыренными пальцами собственного лица, провёл по нему и оставил пять длинных алых черт.
Тени метались в дыму.
– У тебя есть пуля. Убей хоть кого-нибудь из них.
Во рту было сухо, руки саднили. Мышцы сводило колючими судорогами. Но Хельмо кивнул и опустил ладонь на рукоять пистолета. Всадники не приближались. Эриго исчезли. И дыма, казалось, снова стало больше, точно кто-то бросил вторую шутиху. Или это поплыло перед глазами?
Хельмо начал поднимать пистолет. Рука слушалась плохо, липкое ощущение собственной крови на деревянной рукояти не давало даже ухватить правильно, как всегда учили, как нужно… Чужая холодная ладонь быстро поправила положение пальцев, и он вздрогнул. Янгред… он, оказывается, был левшой. Как раньше не заметил?..
– Указательный на спуск. Вот так.
«Палец на спуск, Хельмо. Нет, не так, поувереннее. Хороший пистолет не хуже ловкого сокола. Послушается. И не укусит…» Иной голос, ниже, старше. Вспомнилось: тогда тоже поправляли, тоже успокаивали, а как радовались каждой поражённой цели… Давно не радуются. И успокаивает совсем чужой человек. Но…
– Давай.
Лицо из воспоминаний померкло, но другое – рассечённое алыми чертами – было рядом. Они переглянулись – казалось, лишь за пару мгновений до того, как тишина в последний раз взорвётся. И страх ушёл. Всё было правильно до обжигающей дрожи. На миру и смерть…
– Хельмо! Хельмо, ты здесь?
Крики доносились из клубящегося цветного дыма. Первые всадники наконец обрели черты. Не узнавая их, Хельмо начал было наводить оружие, но теперь Янгред его удержал, дёрнул кисть вниз. Уже через мгновение, когда всадники стали спешиваться, Хельмо понял. Понял и глухо, облегчённо засмеялся.
«Матросы». Те, кого они оставили в порту. Один был даже в металлическом нагруднике и шлеме, которые, скорее всего, снял с какого-нибудь убитого противника или украл по дороге с рыночного прилавка. Кони были шёлковые – чёрные, желтоглазые и пугливые: едва избавившись от всадников, ринулись прочь. А двое острарских ратников уже побросали мушкеты и бежали к воротам.
Они сразу ухватились за цепь и потянули. Янгред и Хельмо помогли – и с засовом справились быстро. Хельмо, едва держась на ногах, ринулся к створкам, остальные за ним. Вчетвером легко распахнули их – и лишь тогда силы наконец отказали; перед глазами побежали кровавые и чёрные круги. Хельмо сам не понял, как сошёл с подъездной дороги, как у стены рухнул на колени, как упёрся ладонями в густую зелёную траву. Он не мог поднять голову и захлёбывался собственным дыханием. Он не видел, что делают другие, и забыл, где находится, на несколько десятков бесконечно длинных секунд.
Он очнулся, когда раздался трескучий хлопок, и понял: к небу взметнулись искры, те же, что и ночью. Он с трудом обернулся. Шутиху пустила стоявшая в некотором отдалении Инельхалль. Сжимая траву окровавленными пальцами, Хельмо скорее почувствовал, чем услышал: со стороны леса мчатся, сотрясая землю, ждавшие в засаде отряды. Путь был открыт, на башне никто уже не подстерегал. Врага ждали снаружи, но никак не изнутри. Хельмо поднялся и вошёл обратно в город.
Цветной дым почти рассеялся. Мёртвые и раненые лежали в пространстве меж башней, казармой и аркой; почти все были стрельцами. Там и тут темнели пятна пороха, дроблёного камня, крови. Кого-то потоптали лошади – эти тела превратились в месиво плоти, металла, ткани. Чей-то мушкет – видно, от неаккуратной попытки перезарядить – взорвался, разворотив хозяину грудь и оторвав правую руку. Хельмо отвернулся. Его не должны были волновать убитые враги.
Да. Враги. Все эти соотечественники, предавшие дядю, – враги.
Лучше было побеспокоиться о союзниках.
Эриго уцелели все, кроме одной. Вокруг неё они и собрались: не плакали, лица были почти каменными. Переговорив между собой, несколько девушек опустились на корточки и стали поднимать свою товарку. Они отнесли её к ступеням оборонной башни и уложили там.
– Тут сейчас, наверное, будет спокойнее всего. Потом заберём.
Это была Инельхалль. Она приблизилась так незаметно, что Хельмо вздрогнул.
– Мне жаль, – неловко выдавил он, а она уже, щедро оторвав кусок ткани от собственного плаща, перевязывала ему правую ладонь. – Правда…
