Янгред подсел к нему. Они чокнулись, Хельмо отпил из чаши. По второму кругу он уже вовсе не заметил кислого привкуса; правда, начали путаться мысли. Собираясь с ними, Хельмо возвёл глаза к небу, отыскал пару знакомых созвездий и продолжил:
– «И сказал Он им: свет воскресил Меня». Какой это был свет?
Янгред снова потёр подбородок.
– Какая разница?
– Прошёл день. Прошла ночь. Солнечные утверждали: бога воскресило рассветное солнце. Лунные спорили: это загадочная луна вернула Ему жизнь. За Церковью раскололся на два лагеря и народ, раскололась династия: наследники как раз не могли поделить трон и использовали разборки священников, чтобы возвыситься. В конце концов солнечные, которых было больше, изгнали лунных из столицы. Те ушли и по образу Цветочных земель возвели королевство, отреклись от нас и запретили солнечный культ. Были войны, попытки всё вернуть, многое было. Но пришли мы к тому, к чему пришли: долина разделена пополам. Разделены и мы. Единый Бог больше не соединяет нас. Изменилось всё. – Хельмо вытянул из-под ворота подвеску на шнурке. – Даже символ веры. Раньше он состоял из месяца и солнца. Теперь они носят лунницы, мы – солярисы.
Янгред с интересом вытянул руку, обвел резные лучи пальцами и выпустил шнурок.
– А мы не носим ничего, что роднило бы нас с нашими богами.
– Носите, – возразил Хельмо, пряча солярис. Янгред поднял брови. – Ну, точнее, вас кое-что с ними роднит. Ваши волосы.
Он запоздало подумал, что это звучит глупо. Янгред, скосив глаза на собственные локоны, миролюбиво усмехнулся.
– Интересная теория. Но на самом деле не все мы рыжие; когда выдвинемся в путь, ты заметишь. Я тоже могу, видя тебя, сказать, что вы носите свет бога в волосах. Но среди вас много черноволосых. Вряд ли они носят в волосах тьму.
Хельмо согласился. Правда, вспомнилась Имшин, – она в своих волосах носила беспроглядный мрак моря и студёный ночной ветер. Хельмо торопливо отсёк эти мысли.
– Ещё вина?.. – спросил Янгред, проницательно глянув ему в глаза.
– Завтра нужны ясные головы, – грустно напомнил Хельмо.
Вино ему нравилось, нравился и неспешный разговор. Но время неумолимо бежало, и только уверенность, что кто-то вряд ли явится на призыв спозаранку, позволила просидеть подольше, вместо того чтобы со всеми уйти ко сну.
– От этого вина она не болит. К слову, оно даже не сшибает с ног.
– И всё же.
Янгред, не споря, сел, вкрутил пробку обратно в горлышко и от души ударил поверху кулаком.
– Тогда с него можно будет начать утро.
– Мы не начинаем утро с вина! – Хельмо шутливо нахмурился.
– Здраво. Им надо заканчивать. А теперь… пойдём, что ли, навестим эриго?
Интересно, его силы хотя бы иногда заканчивались? Время для утех было не лучшее.
– Янгред, я же дал понять, что я не сторонник… – укоризненно начал Хельмо.
На него посмотрели даже с упрёком.
– Не для этого. Просто так. В конце концов, они сегодня скорбят, надо ободрить.
Хельмо, опять досадуя на себя, согласился.
Янгред черпнул в одну из чаш речной воды и притушил костёр. Хельмо помог ему; они оставили лишь несколько угольков, в свете которых уже почти ничего было не рассмотреть. Их Янгред забросил в нутро переносной лампы, и там ярко вспыхнул чёрный сгусток лавы. Проснулся живой огонь. В Свергенхайме использовали именно такие – не масляные, не свечные, а магматические фонари. Они сияли тепло и мягко.
Эриго раскинули новый лагерь подальше, но опять под сенью леса. Хельмо точного места не знал, а вот Янгред шёл уверенно: неужели успел до сумерек наведаться к девушкам? Впрочем, как оказалось, он просто сам предложил им встать именно там, подальше от чужих глаз. Прежнее место эриго случайно заняла личная дружина самого Хельмо, первой разбила несколько шатров у реки.
Еловые лапы нависали зелёно-голубым колючим пологом, тянулись густо и буйно до самой земли. За ними не различить было ни звуков, ни огоньков. Может, девушки не вернулись от моря, а может, расстроенные, не стали праздновать победу и рано легли спать. Янгред вздохнул.
– Ну вот. Интересно, они даже часовую не выставили? Для Инельхалль это…
Он начал было отводить в сторону особенно массивную ветку, чтобы пройти вперёд. Но вдруг его рука замерла, и сам он тоже окаменел.
– Что? – поинтересовался Хельмо. Из-за спины и копны рыжих волос Янгреда ему ничего не было видно.
Янгред молчал. Он только опять вздохнул.
– Эй! – Хельмо, не придумав ничего лучше, стукнул его по плечу. – Они спят?
– Спят…
Да что такое? Хельмо сердито обошёл огненного командующего, встал рядом и, потянувшись к другой ветке, тоже осторожно сдвинул её вбок. Молодые иглы тут же укололи пальцы, но Хельмо почти не обратил на это внимания. Он всё понял.
Лагерь эриго спал – здесь действительно царили тьма и тишь, задёрнуты были пологи шатров. Только один костерок уютно, почти магически горел – недостаточно близко, чтобы сидевшие подле него заметили гостей, но достаточно, чтобы узнать полуночничающих и рассмотреть их лица. Хельмо, по крайней мере, рассмотрел. И снова случайно укололся ветками, когда рука дрогнула.
Инельхалль сама осталась на часах. А Хайранг только недавно, видимо, вернулся из города, где следил за размещением солдат. Она промывала ему раны; он молча, устало и с невыразимым чувством за ней наблюдал – за каждым движением бледных рук. Его гладкие длинные волосы падали на веснушчатые плечи, её – короткие, жёсткие – ловили жаркие блики костра, к которому главнокомандующая эриго сидела совсем близко.
– Почему ты не пошёл к монахиням? Они в этом искуснее.
– Потому что хотел увидеть тебя.
– И откуда же ты знал, что я не буду спать?..
Инельхалль насмешливо, но тепло улыбнулась, принимаясь накладывать повязку. Рыбка на её запястье казалась сейчас особенно тёмным, словно угольным росчерком.
– Я не знал, но надеялся. Зато я знал, что ты будешь грустить, Ледяной Клинок.
Он осёкся, явно смутившись. Она тоже не ответила, опустила голову, сосредотачиваясь на бинтах. Кажется, она покусывала губы – прогоняла ту самую улыбку, от которой стиралась вся строгость и появлялись на щеках ямочки. Хельмо покосился на Янгреда. Тот тоже кусал губы, но с иным выражением лица. Становилось неловко, стоило одёрнуть его и уйти, но что-то подсказывало: не пойдёт.
– Можешь не переживать. Больше я не грущу. Всякой скорби отмерено время, мы проводили сестру и пройдём за неё остаток пути. – Инельхалль закрепила повязку и отсела немного, но Хайранг тут же потянулся за ней, и пламя высветило два обращённых друг к другу профиля, сверкнуло в двух взглядах – синевой и зеленью. – Что?..
