Царь и царица перестали кричать. Димира перестала плакать, опять неуверенно заулыбалась, поднесла зачем-то ладони к ушам.
– Может, и так. Дай бог так! А ты такая добрая! Можно… можно я тебе подарю?.. – И доверчиво протянула руки навстречу.
Лусиль снилось: она почувствовала незнакомую тяжесть. Сразу поняла: подруга сняла красивые серёжки, сняла и вдела ей в уши. Два золотых солнышка сияли теперь по обе стороны лица, их можно было потрогать, погладить, погреметь их подвесками…
– Дорого. Не надо!..
– Бери, бери! Я бы тебе всё подарила. Что есть. И платья, и лошадь, и… свою корону.
– Что ты! А я… я…
Ей нечего было отдать, не папины же дешёвые дарёные бусы, и потому она вложила в чужую ладошку свой солярный знак на шнурке, вложила не думая… и вдруг раздался грохот, от которого обе взвизгнули, прижались друг к дружке.
Захлопнулась первая тяжёлая резная дверь: царь запер в светлице жену. И пошёл прочь, на ходу сбрасывая с крючьев масляные лампы. Они бились. И загорались. Легко им давалась дорогая древесина.
…Ей снилось: двери грохают по всему терему, звук преследует зверем. Царь – огромный, страшный, с перекошенным лицом – идёт по коридорам, запирает всех, кого находит. Кого-то он бьёт. Убивает в коридоре стрельца. Второго. Третьего спускает с лестницы и ломает ему шею. Этот третий – папа.
А потом всюду начинает пахнуть дымом.
…Ей снилось: она бежит прочь, как зайчонок, в ушах звенят чужие серёжки. Горло щиплет, в глазах горячо: она не успела утащить за собой свою подружку. Та ринулась к царю. Позвала: «Папа, папа!» Может, даже обняла, хотя этого уже не удалось увидеть. Наверное, думала, что так его успокоит. Остановит. Спасёт. Не спасла. Хрупкая была…
…Ей снилось: она выскочила через какой-то из чёрных ходов. Неслась по двору и голосила на всю округу. Никто не понимал ещё, чего она так кричит, но многие уже бежали к царскому терему, а она – прочь, как можно дальше. За воротами было людно. Там застрял в заторе купеческий обоз. Туда она и забралась.
В обозе везли шубы. Красивые башмачки. Фарфоровую посуду. Обоз направлялся в Осфолат, на ярмарку. И почти всё время до этих земель она провела в тяжёлой дремоте, постепенно стирающей ей память и иссушающей слёзы.
«Я отдам тебе даже свою корону».
Не помня об этом обещании Мёртвой Царевны, Самозванка явилась за подарком.
8
Серебряная клятва
– Мы не смогли. Прости, Хельмо. Нам пришлось уйти.
Хайранг опустился перед ним на одно колено, но это не был знак верности, – лишь жест изнеможённости. Окровавленные волосы липли к лицу, на шлеме, который Хайранг прижимал к груди, виднелась вмятина.
– Сколько? – тихо спросил Хельмо, хотя хотел спросить другое. Но привычно услышать цифру и как можно скорее добавить к прежним потерям было важнее.
– Я не могу пока сказать точно, но несколько десятков пленных. И не меньше трёх дюжин убитых. Раненых… Хельмо, там была картечь. Так что их тоже немало. Но все готовы идти снова. Как и я. Мы почти прорвались к северным воротам, там брешь в обороне лунных, свежие части быстро не подтянутся…
Хельмо глубоко вздохнул.
– Не сейчас. Действуем по плану. Пока… – он уверился, что Хайранг просто не может встать, и подал ему руку, – отдохни. Как твоя голова?
Пальцы в железной перчатке уцепились за его ладонь. Хайранг выпрямился и попытался улыбнуться.
– Чугунная. Но не из-за атаки. Сам понимаешь.
– Понимаю… – медленно отозвался Хельмо.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Ненастное небо над ними распухло, словно труп утопленника; к ночи можно было ждать беспощадного ливня. Плохо. Очень плохо. Если ещё и гроза, неверные вспышки молний…
– Хайранг, – заговорил снова Хельмо. Он думал над словами несколько часов и окончательно пришёл к тому, что должен их произнести. – Я дам тебе некоторые… указания. Наперёд.
– Я слушаю. Сделаю всё, что смогу.
Он говорил слишком пылко, слишком внимательно глядел. Ну… хотя бы глядел, это лучше, чем прежняя упорная, виноватая отстранённость. Хельмо больше не сомневался: с Хайрангом действительно как-то связан бунт наёмников. Возможно, он что-то сказал Янгреду. Интересно… а потом? Знал он, что его самого отправят умирать?
– Я лишь хочу, – Хельмо следил за малейшими переменами на его лице, – чтобы, если… когда… станет ясно, что мы обречены, ты попытался хоть кого-то увести и ушёл сам. Разумеется, я не говорю о бегстве раньше; я знаю, ты так и не поступишь, но…
Хайранг молчал.
– Но ты понимаешь. В последнюю атаку я бросаю все силы и иду до конца, каким бы он ни был, иначе смысла нет. Отдадим столицу – отдадим всё. Но тебе… – Он увидел, что Хайранг ещё больше побледнел, и коснулся его плеча, – гибнуть просто за компанию незачем. Когда меня убьют, подхвати командование с оставшимися из моих воевод, возглавь их, они предупреждены. Но потом, когда и их не останется…
– Тебя не убьют, – прошептал Хайранг. Хельмо вымученно улыбнулся.
– Мне бы твою веру.
– Нет, – упрямо повторил Хайранг. – Мы их переломим. Или…
– Или твоя молодая жена будет плакать о тебе, если ты меня не послушаешься, – мягко прервал Хельмо.
Хайранг вздрогнул, но ответил без промедления:
– Инельхалль скорее будет плакать, если я тебя послушаюсь.
Его глаза горели, особенно ярко горели в тёмных кругах залёгших теней. А вот губы тряслись и посинели от холода. Хельмо глубоко вздохнул. Этого он и опасался. Он пересилил себя и, понимая, что неискренен, но нельзя иначе, сказал:
– Я не держу на тебя зла. Не за что. Ты обучал людей, ты давал мне хорошие советы. То, что тебя отправили сюда, не значит, что ты должен платить жизнью за…
Хайранг вдруг улыбнулся, но это не была обычная его робкая улыбка, скорее злая усмешка. Так смеются те, кто сами просят закапывать свои могилы.
– Отправили? Я сам выбрал, чем и за что платить; Янгред не слишком настаивал. Не заблуждайся, Хельмо, мы оба… – голос дрогнул, но Хайранг с собой справился, – не подлецы. Во всяком случае, на поле боя.
Хельмо почти опешил.
– Я и не говорил, будто ты…
– Тогда не гони меня. – Хайранг отступил. На его золочёный наплечник упала капля дождя. – Я буду рядом. И поверь, я прослежу, чтобы тебя не убили. Ты нам нужен. А сейчас советую тебе тоже отдохнуть.
– Хайранг, то, что я тебе велел, это…
– Нет. Не приказ. Приказать предательство нельзя. Во всяком случае, не мне.
