«Как странно, что прошло совсем немного времени, и я из скромно одетой бедной девочки, несущей цветы на могилу своих родителей и не имеющей никаких надежд на благополучную жизнь — вот этим и хотел воспользоваться корыстный лорд Джулиус, — теперь превратилась в хозяйку великосветского приема».
Взгляд ее невольно обратился к огромному зеркалу, отражавшему саму Юделу и все это празднество.
«Вряд ли лорд Джулиус узнает меня», — успокоила себя Юдела.
Да и ее покойные родители с трудом могли бы узнать свою скромную дочку в этой блестящей красавице.
Еще перед тем как вдовствующая герцогиня начала заказывать портным наряды для нее, Юдела робко возразила:
— Мне кажется, мадам, что мои цвета это в основном черный и серый. Они идут мне больше, чем яркие. К тому же я ношу траур.
Но, сказав это, она тут же испугалась. Разумеется, герцог, увидев ее одетой как серая мышка, тут же откажется от идеи фиктивного обручения и выставит ее на улицу, дав ей пару фунтов на ближайшие расходы. Эту страшную мысль подтвердило и нахмуренное лицо вдовствующей герцогини, когда старая леди услышала заявление Юделы.
— Нет-нет, — поспешила отказаться от своей крамольной идеи достаточно разумная девушка. — Я думаю, что папа не осудит меня на том свете, если я надену что-нибудь яркое.
— Да? — Герцогиня подняла вверх брови, изображая вежливое удивление. — Ведь твой папаша был викарий?
— Да, конечно. Но он был не обычный священник, и вы знаете, мадам, он говорил, что христиане должны больше заботиться о живых, чем о тех, кто уже ушли в мир иной. О них позаботится наш господь.
— Весьма умное высказывание, — заметила герцогиня. — Я тоже разделяю подобное мнение. На мой взгляд, длительное ношение траура бессмысленно и только омрачает жизнь.
На ее губах появилась ироническая улыбка. Причиной этому было то, что она вспомнила, как однажды выразился ее любимый внук: «Вдовы, потерявшие своих мужей на полях сражений, могут одеваться во все черное, но не становятся от этого менее соблазнительными для тех, кто уцелел».
Герцогиня, желая просветить девушку, процитировала эти понравившиеся ей слова герцога вслух. Юдела, конечно, не знала, что герцогиня подразумевала под этим возмутительное поведение леди Марлен по отношению к своему пострадавшему на войне супругу, который умер вследствие полученных им тяжких ранений.
Пожилая леди очень боялась, что красота леди Марлен сведет с ума ее внука и он решится на безумный, с ее точки зрения, поступок, а именно — женится на этой аморальной особе.
Никакими словами она не могла выразить чувство облегчения, которое испытала в тот момент, когда внук представил ей свою невесту, приехавшую из провинции. Как очаровательна и невинна была эта девочка!
В глубине души, однако, она сомневалась, сможет ли Юдела сделать герцога счастливым, а главное — положить конец его бесчисленным любовным приключениям.
Герцог был бы очень удивлен и, разумеется, расстроен, если бы знал, что большинство его родственников, включая и бабушку, полностью посвящены во все его галантные интриги, стоит лишь ему положить глаз на какую-нибудь светскую даму.
Он даже не представлял себе, например, что его бабушке несколько часов тому назад было доложено горничной, которой в свою очередь сообщил новость дворецкий, а дворецкому — кучер, что его светлости доставлено письмо от миссис Элси Шаннон.
Оно лежало на том самом месте рабочего стола герцога, где мистером Хемфри — секретарем его светлости — обычно складывались послания, о которых никто не должен был знать, кроме самого герцога. В этих вопросах мистер Хемфри разбирался до тонкостей, однако никакие меры предосторожности, предпринимаемые им, не могли остановить слухи, расползающиеся по дому.
Когда герцог вошел в комнату и увидел лежащий на положенном месте конверт, то с ужасом подумал, что это леди Марлен напомнила ему о своем существовании. Пересилив желание повернуться и уйти, он приблизился к письменному столу, издали посмотрел на конверт, вытянув шею, и, обнаружив, что адрес написан другим почерком, с облегчением перевел дух. Он уселся возле стола с улыбкой на лице и взялся за свой золотой ножик для разрезания конвертов с изящной, инкрустированной бриллиантами рукояткой.
Когда он развернул письмо и пробежал глазами первые строчки, то любой, кто видел бы его в эти мгновения, догадался бы, что содержание этого послания привело герцога в большое изумление. Читая письмо, герцог не верил своим глазам.
Как все-таки миссис Шаннон выгодно отличалась по характеру от мерзкой леди Марлен. Если она даже и взвилась от злости, прочтя о помолвке герцога в газете, то была достаточно умна, чтобы не показать этого. Вместо упреков она тепло поздравила герцога и пожелала ему всяческого счастья. Только в постскриптуме содержался некий тонкий намек:
«…Я понимаю, как ты занят сейчас, Рэндольф, и не буду, конечно, отрывать тебя даже на краткое время от твоей возлюбленной невесты, но если у тебя все-таки найдется одна свободная минутка, то я была бы счастлива поздравить тебя лично. И еще раз высказать то, что навсегда останется в моей душе, а именно — самое дружеское участие и мою любовь к тебе…»
Герцог откинулся на спинку стула и решил, что он, конечно, выкроит хоть несколько минут, чтобы встретиться с миссис Элси Шаннон.
После разрыва с леди Марлен эта дама в глазах герцога приобрела еще большую привлекательность. Она была не менее красива, но главное, что она обладала качествами, которые герцогу были несравненно больше по душе.
В список ее достоинств можно было занести умение владеть собой, не такой ненасытный любовный темперамент — что тоже устраивало герцога в настоящее время, но самое важное, что у нее был муж.
Герцог дал себе клятву, что никогда, ни в коем случае не будет больше связываться с особой женского пола, единственной целью которой было бы завлечь его под венец.
Полковник Шаннон — солидного возраста джентльмен, намного старше своей супруги — был к тому же преуспевающим владельцем конюшен, где содержались призовые лошади. Он недолюбливал Лондон и предпочитал проводить время в Нью-Маркете или в других отдаленных городах, где проходили скачки и его лошадки завоевывали призы. Он щедро предоставлял своей супруге деньги и давал столько свободы, что ей завидовали все прочие жены из светского общества, мужья которых не были столь великодушны.
Элси Шаннон блистала в свете уже несколько лет. Она была почти ровесницей герцога и так же опытна в общениях с мужским полом, как герцог с женским. Она стала очень нравиться герцогу и заняла определенное место в его жизни с того самого момента, как леди Марлен довела его до Такой точки кипения, что он мысленно заявил себе, что женщины надоели ему до смерти, все до единой.
«Я должен был догадаться, что Элси поведет себя вполне благопристойно», — подумал он, отпирая ящичек, ключ от которого существовал в единственном экземпляре и с которым герцог обычно не расставался.
