Когда Хан слез с меня и вышел из обеденной залы, я думала только об одном — что еще раз я просто не выдержу и сойду с ума. Сжимала руки в кулаки, а по дрожащим ногам течет его сперма, я смотрела на выпавший из его кармана клочок бумаги и думала о том, что так больше не может продолжаться.
Может быть я бы пережила тридцать дней. Постаралась бы как-то справиться. Но больше нет сроков. Это пожизненное. И я слишком слабая. Я не выдержу. Не умею. Не могу. Я хочу к маме Свете. Я хочу спрятаться, закрыться. Я хочу, чтоб он больше никогда меня не трогал.
И этот рисунок… Не знаю кто его нарисовал. Не знаю кто настолько прочувствовал мою внутреннюю боль. Мне показалось что эта женщина с цветком вместо головы — это я. Я не видела больше никого кроме нее. Ни Хана, ни странную безногую и безликую девочку, ни жуткую черную тварь, которая гоняла меня по лабиринтам. Я видела только ее — обезглавленную несчастную жертву. Может быть это намек? Может я должна умереть прямо сейчас?
Рука протянулась за ножом лежащим возле тарелки. Я схватила его скрюченными пальцами и сдавила, продолжая смотреть на рисунок и ощущать саднящую боль между ног. Пусть все закончится. Отодвинула манжет платья, обнажая вены и всматриваясь в синие, тонкие извилистые ниточки, задыхаясь от ужаса и понимания какой-то неизбежности. Замахнулась и запястье вдруг сжала чья-то сильная рука. Я вскинула голову и встретилась взглядом с темными глазами Замбаги.
— Дура! — она выдернула из моей ладони нож и дала мне пощечину. И это было спусковым крючком, по моим щекам потекли градом слезы. Меня словно разорвало, и я содрогалась от рыданий, взахлеб, в голос.
— Ты что творишь? Это проще простого! Это выбор слабаков! Неудачников! От тебя только это и могло бы ожидаться! Все… все змеи в серпентарии обрадовались бы твоей смерти и его поражению.
Не знаю о чем она и мне все равно.
— Я не могу… не могу больше, — рыдая и всхлипывая, не видя ничего перед собой даже ее лица и не понимая, что она говорит сейчас без малейшего акцента.
— Смоги. Не будь идиоткой. Ты знаешь чьей женой ты стала? Знаешь кто ты теперь? Ты Дугур- Намаева. Ты жена наследника золотой империи. За твое место многие отрезали бы себе руки и ноги, пили бы дерьмо и мочу, вылизывали пол и жрали грязь. Стать женой внука самого Батыра…
— Мне все равно….он ужасен. Он жуткий. Я… его ненавижу.
— Ты можешь его ненавидеть. Ты можешь сейчас перерезать вены и сдохнуть. Никто не станет горевать о тебе, а он найдет другую дуру и женится на ней.
— Пусть… пусть найдет. Я не могу… мне больно, мне ужасно больно и мерзко.
Она тряхнула меня за плечи и заставила смотреть на себя, вытирая мне слезы.
— Да. Твоя свадьба не такая, о какой мечтают маленькие девочки и муж далеко не принц. Но ты… ты можешь стать королевой, царицей таких несметных богатств, что тебе и не снились. Ты можешь владеть самым сильным и могущественным мужчиной, которого бояться даже те, чья власть неоспорима. Ты женщина, Ангаахай. Красивая, молодая женщина у которой есть все, чтобы свести мужчину с ума. Роскошное тело, лицо диковинной красоты… если добавить сюда хитрость и мозги — ты сможешь быть не просто счастливой, а купаться в самом невиданном счастье во Вселенной.
— Нееет. Какое счастье? Ты с ума сошла? Он же зверь. Он же чудовище дикое и нет в нем ничего человеческого.
— Он мужчина. И он выбрал тебя… Ты здесь, и ты его жена. Приручи зверя.
— Как? Боже как? Я до смерти боюсь его…
— Это он тебя должен бояться.
— Нееет!
— Да. Будет бояться тебя. У женщины есть такое оружие, против которого бессилен мужчина. Любой. Самый сильный, страшный и безжалостный. Все они в душе дети и каждый ребенок хочет ласку и нежность. Каждый. Заставь его ощутить эту нужду в твоей ласке, в любви и заботе, и все будет брошено к твоим ногам.
Я смотрела на нее и слезы все текли и текли. А пальцы сжимали рисунок.
— Я не смогу… он причиняет мне боль. Когда он… когда я с ним мне так больно, что хочется умереть.
Она усмехнулась и сжала мои дрожащие руки.
— Потому что ты жертва. Потому что ты бежишь от хищника и заставляешь его схватить и драть добычу. А ты не беги… не беги от него. Пойди навстречу. Попробуй. Соблазни, завлеки, измени правила.
— Что это значит?
— Если ты умная, то поймешь. А если дура… то так тебе и надо. Больше останавливать не стану. Умирай. Зачем мне госпожа ничтожество? Я подожду другую… которая сможет стать царицей возле него.
— Ты… ты предана ему. Но почему? Он же чудовище!
Я не могла понять и принять этой фанатичной преданности в ее глазах.
— Для тебя. А для меня мой Бог и спаситель. Жизнь за него отдам.
Она развернулась чтобы уйти, а я протянула ей рисунок и тихо спросила.
— Что это?
Зимбага тут же изменилась в лице и отобрала у меня лист бумаги.
— Где ты это взяла? — спросила она, округлив раскосые глаза и глядя то на меня, то на рисунок.
— Он обронил…
Она судорожно сглотнула и осмотрелась по сторонам.
— Забудь об этом рисунке, поняла? Никогда не спрашивай у него о нем. Я верну. А ты сделай вид, что никогда не видела.
— Кто это нарисовал?
— Тебе не надо этого знать. Поверь. Так лучше для тебя. Подумай о том, что я сказала… Или завершай начатое. Сюда больше никто не войдет. Твое тело обнаружат через час или два, когда Хан войдет в спальню и не найдет.
Глава 12
Я чувствовала себя пешкой в его игре. У меня было такое ощущение, что это кратковременная роль, после которой будет феерическое окончание спектакля без хэппи энда для меня. Но с момента, как я положила нож на стол и надела великолепный дорогой наряд стоимость которого имела шестизначное число на бирке, прошло целое столетие… И я постоянно думала о словах Зимбаги. Но не в том ракурсе как она хотела… Я думала о том, что легче бежать от прирученного зверя, чем от обозленного и натасканного. Пока одевалась Хан сидел в кресле и оценивающе смотрел на наряды, которые надевала на меня Зимбага. Коротко и отрицательно. Каждое из платьев было вышвырнуто на пол. Пока он не кивнул и не встал с совершенно равнодушным видом и не покинул комнату, а меня расчесали, наложили легкий макияж и наконец-то позволили посмотреть на себя в зеркало. Я испытала шок.
Ничего более вульгарного на мне никогда не было надето. Вызывающее короткое платье серебристого цвета, алая помада на губах, распущенные волосы и туфли на каблуке. Я скорее походила на проститутку или стриптизершу в дешевом клубе. В недоумении смотрела на свое отражение. Разве Хан не монгол и его семья одобрит такой вычурный наряд? Или я продолжаю быть игрушкой и теперь мною будут маячить, как красной тряпкой? Но зачем? Я попросила Зимбагу замазать засос у меня на шее, но она сказала, что не велено. После нашего последнего разговора она делала вид, что мы ни о чем не говорили и держала от меня дистанцию. А я смотрела на нее и не понимала кто она такая на самом деле? Молодая и довольно привлекательная. В услужении Хана и при этом между ними ничего нет… Или было? Эта мысль промелькнула и исчезла. Вызвав ненадолго неприятное ощущение.
