Напротив, распахнулась дверь, и я услышала старческий шепот.
— Верочка! Вера? Это ты? Ты деточка? О Боже!
Обернулась к соседке, и та перекрестилась несколько раз. Баба Марфа, она дружила с мамой Светой. Постоянно на чай к нам вечером приходила.
— Бог ты мой и правда ты. Живая! Что ж это делается то а? Идем. Идем в квартиру. Не звони туда. Он невменяемый. Собаку спустит на тебя. Там ни стыда ни совести.
— Кто невменяемый?
— Хозяин новый. Уехал куда-то с мымрой своей и собакой-свиньей. Пару дней не слышала не видела. Укатили. И слава Богу. Тише будет.
***
Я сидела на табурете на маленькой кухне и раскачивалась из стороны в сторону, пока она говорила.
— Они к ней начали ходить сразу после того, как нам сообщили о твоей смерти. Света как не в себе была. Она не выходила из квартиры и ни с кем не разговаривала. Они ей обещали похороны за их счет устроить и устроили. Пышные, с венками, поминками в ресторане… — снова на меня смотрит и крестится, — потом слегла Света. Врачей какой-то мужик к ней водил. Ухоженный, одетый с иголочки. На иномарке приезжал. А ей все хуже и хуже. С постели не встает. Я пару раз заходила, а она дверь откроет и на кухню идет с фотографией твоей сядет и сидит, смотрит. Не верю, говорит, что моя девочка умерла. Не верю им и все тут. Пару недель еще к ней ходили-бродили, пакеты с едой носили. Я даже как-то рада была, что есть кому присмотреть…Эх, если б знала…а потом я так и не поняла, как все произошло. Скорую привезли, полицию. Говорят, газ забыла выключить и …задохнулась. Квартиру на того хмыря прилизанного записала…А через время этот бугай жирный со своей свиристелкой въехал. Вот…так. Хоронили всем подъездом. Денег собрали кто сколько смог и…похоронили. Царствие небесное Владимировне. Какая хорошая женщина была. Хлыщ тот пропал… чтоб его суку, черти в аду изжарили, падаль проклятую. Ну сама понимаешь по скромному похоронили, как смогли…
Нет, я ничего не понимала. Меня шатало из стороны в сторону. Я смотрела перед собой и ничего не видела. Только губы шептали «Как же так, мамочка Светочка, как же так?»…
— Не верю я, что она газ сама оставила. Это они ее. Как дарственную выцарапали так от нее и избавились. Как только узнали эти сволочи, что одинокая она. То ли кто из тех…телевизионщиков им кто-то сказал или навел.
Я почти ее не слышала, как в тумане все, как в каком-то мареве. И поверить не могу, хочется к двери бросится, закричать, царапать ее ногтями, орать, как бешеная. Не правда это. Жива мама Света. Я сейчас еще раз в дверь позвоню она откроет и все окажется просто кошмаром.
— Ты на… — подвинула ко мне рюмку. Выпей наливочку. Легче станет.
В дверь позвонили, и баба Марфа встрепенулась.
— Кого это принесло? Поздно уже.
А я с табурета вскочила и к окну, шторку слегка отодвинула и тут же отпрянула назад. Внизу черные три машины. Бросилась к бабе Марфе.
— Это меня ищут. Умоляю. Вы меня не видели. Не слышали. Я денег дам. Много дам. Только не выдавайте.
Затаилась за дверью кухонной, губы закусила до крови. Глаза от слез раздирает, дышать нечем.
— Нет, не видела такую. Она ж умерла. На машине разбилась после свадьбы сразу. Бог с вами? Вы новостей не смотрите! Дык давно уже. Красавица, умница… эх, как так. Бог к себе видать самых лучших забирает.
Она еще что-то говорила, а я перед собой смотрю и чувствую, как слезы по щекам катятся. А ведь меня не просто отпустили, меня подставили. Убить решили его руками. Знали, что искать будет и, если найдет кто это сделал — изуродует. Меня сделали виноватой. Как будто сама сбежала. И мысли мечутся снова к маме Свете и сердце от боли рвется, ноет, кричит. Нельзя так… нельзя!
Люди- твари. Люди уничтожают других людей за малое…безнаказанно, беспардонно. Ради квартиры, ради золота, денег, наследства. И такие, как я, такие ничего не могут сделать или доказать…такие, как я просто насекомые, расходный материал, массовка на празднике жизни.
Баба Марфа вернулась на кухню, а я смотрела перед собой и вдруг почувствовала, как внутри меня рождается другой человек, как он поднимается с колен, как наполняется яростью его сердце, как сводит скулы и во рту набирается солоноватый привкус.
Я должна вернуться к НЕМУ сама. Я должна сделать все, чтобы ОН принял меня обратно. Я больше не хочу быть Верочкой, не хочу быть дурочкой, жертвой, добычей, чьей-то разменной картой или ставкой в каких-то играх. Верочка не сможет найти тварей, которые убили маму Свету и наказать…Верочка вообще ничего не может, потому что она умерла. А дважды не умирают. Если Тамерлан решит убить меня — значит так и было суждено, а если нет, то я больше никогда не стану жертвой.
***
Я шла босиком через лабиринт несколько часов. Не запомнила дорогу в прошлый раз, а в главные ворота если войду, кто знает, что меня ждет. Если враг внутри дома, если тот, кто «помог» мне бежать здесь, то меня убьют едва увидят…тем более если Хан отдал такой приказ. А он мог. Я даже в этом не сомневалась.
Я должна увидеть его самого. Прийти к нему. Посмотреть в глаза… и попытаться. Ведь я успела за это время понять его характер, успела узнать. Если приду сама он может пощадить или сам же казнит на месте.
Он стоял на коленях у статуи, склонив голову, опираясь лбом о холодный мрамор. Я видела его фигуру издалека. Скрюченную, склоненную перед женщиной, протянувшей вперед тонкие руки. Эрдэнэ рассказывала мне, что в лабиринте есть памятник матери Хана и что никто не имеет права к нему подходить или прикасаться.
Я делала каждый шаг уставшими босыми ногами и думала о том, что я иду навстречу самой смерти. Вот она мрачная, черная, сгорбилась и дрожит у монумента. Пока вдруг не обернулся ко мне, и я замерла. Вначале все тело сковал ужас. Сейчас закричит и отдаст приказ схватить меня. Но он медленно поднялся с колен. Такой бледный, осунувшийся, похудевший с растрепанными волосами и небрежно заправленной в черные штаны мятой рубашкой. И мне вдруг стало больно за него. Такой одинокий, такой чужой для всех. Смотрит на меня, и я ощущаю, как его накрывает волной боли, вижу, как дрожит его большое и сильное тело, как блестят глаза. И понимаю, что соскучилась…и мне все равно, что теперь будет. Пусть убьет меня сам. Мне больше некуда идти. У меня никого нет, кроме него. Сделал шаг ко мне, затем еще один и еще, и я побежала навстречу, а когда он жадно сдавил меня обеими руками и зарылся лицом в мои волосы, внутри все заныло, застонало, ожило. Я чувствовала, как он трясется, слышала, как стучат в лихорадке его зубы и как бешено колотится в груди его сердце.
Встретилась взглядом с черными глазами, наполненными всей адской тоской вселенной и чернотой самой мрачной бездны и сказала то, что ощутила именно в этот момент…
— Я люблю тебя. Мне с тобой хорошо.
Уткнулась лбом ему в грудь, втянула мускусный запах пота, аромат пряностей и его крови, пропитавшейся через бинты и рубашку.
