В предыдущей главе я уже частично затрагивал вопрос о влиянии такой системы на мужскую психологию. На мой взгляд, она в значительной степени обесценила бы человеческие отношения, побуждала бы мужчин все больше и больше стремиться к удовольствиям, а не к союзу сердца, духа и плоти. В итоге все личные отношения неизбежно сведутся к откровенной банальности, и подлинные чувства мужчины будут обращены на карьеру, страну или иной безличный предмет. Впрочем, эти рассуждения носят довольно отвлеченный характер, ибо мужчины сильно отличаются друг от друга, и серьезное лишение для одного может оказаться не более чем досадной помехой для другого. Я убежден (хотя говорю об этом вслух с легким сомнением), что исчезновение отцовства как признанной формы социальных отношений сделает эмоциональную жизнь мужчин обыденной и унылой, обернется в итоге нарастанием скуки и отчаяния, и о продолжении рода постепенно забудут, а человечество станет пополняться разве что из старых запасов, накопленных от прежних поколений. Думаю, от скуки и обыденности нам не спастись. Разумеется, сокращение численности населения можно предупредить, выплачивая женщинам достойные суммы за жребий материнства. К таким мерам, полагаю, предстоит прибегнуть уже скоро, если царящий в мире милитаризм сохранит свои позиции. Но здесь мы вступаем на территорию, описанию которой посвящена следующая глава, а потому на сем стоит закончить.
Глава 15. Семья и государство
Семья, будучи институцией биологического происхождения, в цивилизованных обществах воспринимается как плод законотворчества. Брак регулируется законом, власть родителей над детьми расписана в законе со всеми подробностями. Вне брака у отца нет никаких прав, а ребенок принадлежит исключительно матери. При этом, пускай закон вроде бы направлен на поддержание целостности семьи, в наши дни он все чаще встает между родителями и детьми и постепенно, вопреки желаниям и намерениям законодателей, превращается в одну из важнейших причин распада семейной системы. Перед нами следствие того, что дурным родителям нельзя доверять заботу о детях в той степени, каковая признается необходимой в сообществе. Здесь и в случае нищеты родителей требуется вмешательство государства для спасения детей. В начале девятнадцатого столетия века выдвигалось предложение ограничить детский труд на фабриках, но против него категорически возражали – мол, так мы ослабим родительскую ответственность. Хотя английский закон нисколько не походил на законы древнего Рима, позволявшие родителям убивать детей быстро и безболезненно, он допускал лишение детей жизни через медленную агонию тяжкого труда. Это священное право пылко отстаивали родители, работодатели и экономисты. Тем не менее, общественная мораль восстала против этого отвратительного педантизма, и были приняты так называемые фабричные законы.
Следующий шаг оказался еще важнее: речь о введении обязательного образования. Это действительно серьезное вмешательство в права родителей. Немалое количество часов в неделю, за исключением выходных, дети отныне проводили вне дома, изучая то, что считало необходимым для изучения государство, а мнение родителей в данном отношении признавалось несущественным. Посредством школ государство постепенно и неуклонно усиливало контроль за детской жизнью. О здоровье детей заботились, даже если родители принадлежали к последователям Христианской науки
[96]. Умственно отсталых ребятишек отправляли в специализированные заведения. Нуждавшихся кормили из казны и выдавали им обувь. Если дети приходили в школу с явными признаками родительского физического насилия, родителей нередко подвергали судебному преследованию. В старину родители были вправе забирать у детей их заработок, пока дети не достигали совершеннолетия; теперь же, пусть детям непросто спрятать заработанное, отбирать деньги запрещено, и при необходимости дети могут обратиться за помощью к полиции. Среди немногочисленных прав, оставленных родителям из сословия наемных тружеников, – право внушать своим детям всевозможные предрассудки, распространенные в родительском сообществе. Но даже это право во многих странах у родителей отбирают.
Как кажется, для этого процесса замещения отца государством не существует сколько-нибудь четких пределов. Государство присваивает именно функции отца, а не матери, поскольку оно заботится о ребенке так, как прежде заботился о нем отец. В высших слоях общества и у среднего класса данный процесс едва заметен, так что фигура отца сохраняет свою значимость, зажиточная семья выглядит прочнее, нежели семья наемных тружеников. Там, где укореняется социализм – как в Советской России, – отмена или полное преобразование образовательных институций, прежде обслуживавших детей богачей, признаются насущно необходимыми. Вряд ли можно вообразить нечто подобное в Англии. Я слышал, как видные английские социалисты с пеной у рта отвергали идею общего обучения в начальных школах. «Что? Чтобы мои дети якшались с каким-то сбродом из трущоб? Никогда!» Как ни странно, эти люди отказываются понимать, насколько тесно классовый раскол связан с системой образования.
В настоящее время во всех европейских странах налицо желание постепенно наделять государство всеми полномочиями и функциями отца для сословия наемных тружеников, но без соответствующего вмешательства в дела прочих сословий (особняком стоит Россия). Можно наблюдать довольно сильно различающиеся результаты – среди богатых и среди бедных: у последних происходит ослабление семьи, зато у первых почти ничего не меняется. Полагаю, мы могли бы сказать, что гуманитарная опека детей, стимулировавшая вмешательство государства до сих пор, будет продолжаться, причем количество случаев вмешательств будет возрастать. Например, тот факт, что немалое число детей из беднейших районов Лондона, не говоря уже о промышленных городах севера Англии, страдает от рахита, требует пристального внимания общественности. Родители не в состоянии справиться с этой болезнью сами, сколько бы ни пытались, ибо тут нужны особый режим питания, свежий воздух и солнце, чего семья не сумеет обеспечить при всем желании. Бессмысленно и даже преступно допускать физическое ослабление детей в ранние годы их жизни, и по мере развития гигиены и диетологии мы все чаще станем слышать, что дети ни в коем случае не должны страдать там, где этих страданий можно избежать.
Разумеется, все подобные предложения сталкиваются с ожесточенным политическим сопротивлением. Все состоятельные люди в каждом лондонском районе объединяются, чтобы никоим образом не допустить искоренения болезней и нищеты среди бедных. Когда местные власти, как это было в Попларе, принимают по-настоящему эффективные меры для снижения детской смертности, чиновников сажают в тюрьму
[97]. Тем не менее, сопротивление богачей постепенно удается преодолеть, а состояние здоровья бедноты мало-помалу улучшается. Поэтому мы с полным основанием можем ожидать, что государственная забота о детях наемных тружеников будет расширяться, а не сокращаться в ближайшем будущем, тогда как отцы окажутся отодвинутыми от воспитания. Биологическая функция отцовства заключается в защите беспомощного потомства; если эту функцию берет на себя государство, отец теряет свой raison d’etre
[98]. Значит, в капиталистических обществах станет усиливаться классовое деление – на две касты: на богатых, сохраняющих семью в ее прежнем виде, и на бедных, все чаще призывающих государство выполнять экономические функции, традиционно возлагавшиеся на отцов.
