Католическая доктрина здесь демонстрирует двойное основание: с одной стороны, она опирается на аскетизм, который мы обнаружили в словах апостола Павла; с другой стороны, она утверждает, что люди должны привести в этот мир как можно больше душ, ибо всякая душа заслуживает спасения. Почему-то – лично я не понимаю, почему именно – тот факт, что всякая душа может подвергнуться вечному проклятию, не принимается во внимание, но при этом о нем вспоминают, когда речь заходят о других. Например, католики используют свое политическое влияние, чтобы помешать протестантам реализовывать на практике контроль над рождаемостью и одновременно фактически обрекают своими политическими действиями подавляющее большинство детей протестантов на вечные мытарства за гробом. Такие поступки выглядят не слишком-то красиво, но, разумеется, в религиозной среде есть свои таинства, суть которых не постичь непосвященному.
Признание за детьми положения цели брака обнажает слабости католической доктрины. Эта доктрина всячески доказывает, что сексуальные отношения родителей никоим образом не побуждают детей к греху. Но она никогда не заходила настолько далеко, чтобы допускать расторжение брака по причине бесплодия. Сколь бы горячо мужчина ни желал обзавестись детьми, если сложится так, что его жена бесплодна, он не отыщет ни утешения, ни совета в христианской этике. Дело в том, что позитивная цель брака, а именно деторождение, играет откровенно второстепенную роль; главной же целью остается, как было и для святого Павла, предотвращение греха. Иными словами, важнее всего по-прежнему блуд, а брак продолжает восприниматься лишь как чуть менее прискорбная альтернатива.
Католическая церковь попыталась прикрыть это неприятие брака учением о том, что брак представляет собой таинство. Практическая ценность этого учения заключается в том, что брак признается нерасторжимым. Что бы ни делал любой из супругов (быть может, обезумел, заразился сифилисом, превратился в запойного пьяницу, стал открыто жить с другим/другой), отношения супругов остаются священными; да, в отдельных случаях может быть даровано разрешение на разделение по принципу a mensa et toro
[33], но вот права на повторное вступление в брак можно и не дождаться. Эта стойкость церкви, конечно, причинила немалый урон, но ведь Бог заповедал страдать, и людям приходится терпеть во исполнение Его воли.
Правда, всегда придерживаясь этого чрезвычайно строгого правила, католицизм предлагал и определенную степень свободы относительно того, что считать грехом. Церковь признавала, что от обычного человека нельзя ожидать беспрекословного и безукоризненного соблюдения всех предписаний, поэтому священники были готовы отпускать грех блуда, если грешник соглашался на покаяние. Такая практическая терпимость являлась инструментом укрепления власти священства, поскольку лишь клирики могли производить отпущение грехов, а без отпущения блуд обрекал индивида на вечное проклятие.
Протестанты мыслили себе картину несколько по-иному, в теории менее сурово, а на практике – в некоторых вопросах – даже более сурово. Лютер признавался, что был очарован фразой «Лучше вступать в брак, чем разжигаться», и влюбился в монахиню. Он утверждал, что, несмотря на обеты безбрачия, они с этой монахиней вправе сочетаться браком, едва ли даже не обязаны так поступить, ибо в противном случае, учитывая силу его страсти, он окажется ввергнут в смертный грех. Протестантизм, соответственно, отказался от прославления целибата, свойственного католической церкви, и везде, где было возможно, отвергал доктрину о таинстве брака, а также терпимо относился к разводу при смягчающих обстоятельствах. Но протестантов еще сильнее, чем католиков, шокировал блуд, и в целом они жестче придерживались моральных установок. Католическая церковь ожидала от паствы совершения грехов и была готова их отпускать; протестанты, напротив, отринули католические практики исповеди и отпущения, тем самым поместив грешников в гораздо более безнадежное положение. Следствия этого решения несложно разглядеть в современной Америке, где развестись чрезвычайно просто, но где адюльтер осуждается куда суровее, чем в большинстве католических стран.
Ясно, что вся система христианской этики, равно католической и протестантской, нуждается в пересмотре, насколько это возможно, для избавления от предрассудков, к которым предрасполагает христианское образование. Внушаемые и повторяемые убеждения, особенно в раннем детстве, настолько глубоко укореняются в нас, что даже те из нас, кто на словах придерживается свободных взглядов, подсознательно все же привержены ортодоксальным принципам. Мы должны отыскать честный ответ на вопрос, что побуждает церковь осуждать блуд как таковой. Верим ли мы, что у церкви имелись веские основания для такого осуждения? Или, даже если не верим, нет ли иных оснований, отличных от приводимых церковью, но подталкивающих к тому же выводу? Позиция ранней церкви, признававшей нечистоту сексуальных контактов, сводилась к тому, что такие контакты допустимы при соблюдении ряда предварительных условий. Саму по себе эту позицию нужно охарактеризовать как сугубое суеверие; в предыдущей главе (где речь шла об антисексуальном отношении) я перечислил причины, которые, на мой взгляд, привели к такому отношению к сексу; иными словами, те, кто впервые выразил подобное мнение, наверняка страдали – от телесного или душевного заболевания (или от того и другого вместе). Тот факт, что данная позиция получила широкое распространение, ничуть не доказывает, что ее нельзя считать абсолютно абсурдной; вообще-то ввиду очевидной глупости большей части человечества широко распространенное мнение куда вероятнее окажется нелепым, чем разумным. Обитатели островов Пелью
[34] искренне убеждены, что прокалывание носа служит залогом вечного блаженства
[35]. Европейцы же думают, что для этого лучше намочить голову и произнести конкретные слова. Вера жителей Пелью признается суеверием; вера европейцев – краеугольный камень нашей святой религии.
Иеремия Бентам составил таблицу человеческих удовольствий и страданий, в которой всякое действие помещалось в один из трех столбцов, в зависимости от того, желают ли люди его прославить, осудить или относятся нейтрально
[36]. Так, в одном столбце мы находим «обжорство», а напротив него, в следующем столбце, «любовь к удовольствиям общественного толка». Или же обнаруживаем в столбце с евлогистическими
[37] характеристиками мотивов «общественный дух», а напротив него, в следующем столбце, «злобу». Всем, кто хочет четко осознавать этические проблемы, рекомендую приучить себя к мысли, что почти всякое слово обвинения имеет синоним с выражением похвалы, и приобрести привычку употреблять слова, которые лишены характера прославления или осуждения. Слова «прелюбодеяние» и «блуд» настолько сильно заряжены моральным осуждением, что при их употреблении крайне затруднительно мыслить ясно. Впрочем, есть и другие слова, употребляемые теми сладострастными сочинителями, которые желают ослабить наши моральные устои: такие писатели рассуждают о «галантности» и «любви, свободной от холодных уз закона». Оба набора слов предназначены провоцировать предрассудки; если мы хотим мыслить беспристрастно, следует избегать того и другого набора. К сожалению, это неизбежно должно сказаться в худшую сторону на литературной стилистике. Слова похвалы и обвинения чрезвычайно наглядны, красочны и любопытны. Читатель может увлечься инвективой или панегириком, и с незначительными усилиями автор способен направить его эмоции в любом желаемом направлении. Однако мы хотим обратиться к разуму и потому должны использовать скучные нейтральные фразы, такие как «внебрачные сексуальные отношения». Тем не менее, это, быть может, чересчур аскетичная для восприятия формулировка, ведь мы имеем дело с ситуацией, где присутствуют сильнейшие эмоции; если увлеченно предаваться искоренению эмоций из наших текстов, мы рискуем потерять смысл того, о чем рассуждаем. Применительно ко всем сексуальным вопросам налицо полярность мнений, определяемая тем, как они описываются с точки зрения их участников или завистливых посторонних. Наши поступки, без сомнения, «галантны»; поведение других, безусловно, «блудливо». Я рекомендую воздерживаться от эмоционально окрашенных слов там, где это возможно, и в целом довольствоваться нейтральной и научно корректной фразеологией.
