§ 8. Может возникнуть затруднение, кого следует более любить – себя или же ближнего. Ведь бранят же тех, которые себя любят более всего, и называют их эгоистами в дурном значении этого слова. К тому же дурной человек, кажется, делает все ради самого себя, и это тем более, чем он хуже; такого человека упрекают в том, что он ничего не делает без задней мысли о себе. Напротив того, нравственный человек действует ради прекрасного, и чем человек совершеннее, тем сильнее действует на него мотив прекрасного и дружбы. При этом он забывает о себе. Но факты не согласуются с подобной теорией, и это весьма естественно. Ведь говорят же, что более всего следует любить того, кто приходится нам более всего другом, а более всего другом приходится тот, кто желает нам блага ради нас самих, даже если бы об этом никто не знал. В таком отношении всякий стоит сам к себе, и здесь же встречается и все остальное, чем определяется друг. К тому же нами уже было объяснено, что все дружественные отношения возникают из отношения самого к себе, распространенного на других. Все пословицы согласны с этой мыслью, например «одна душа» или «у друзей все общее», и «дружба равенство», и «колено ближе, чем ступня». Все это имеет применение и в отношениях человека к самому себе. Итак, каждый человек сам себе более всего друг, и должно любить более всего самого себя. Вот и возникает затруднение, какому из этих двух мнений должно следовать, если они оба верны. В таких случаях следует анализировать понятие и точно его определять, чтобы выяснить, сколько в нем истинного, и что именно. Это станет ясным, если мы рассмотрим значение, в котором каждая из сторон употребляет понятие эгоизма. Приписывающие постыдное значение слову «эгоист» разумеют в этом случае людей, уделяющих себе большую часть денег, почета и чувственных наслаждений, ибо к этому стремится большинство людей, и около этих вещей вращается, как около драгоценнейшего, соревнование и борьба людей. Заботящиеся об этом служат своим пожеланиям или вообще своим страстям и неразумной части души, а именно таково большинство людей. Итак, значение слова зависит от поведения большинства людей, которое дурно. Эгоизм в таком значении порицается с полным правом. При этом ясно, что большинство людей привыкло называть эгоистами людей, уделяющих себе именно подобные вещи, ибо ведь того, кто более всех других будет стараться поступать справедливо или благоразумно, или вообще следовать какой-либо иной добродетели и, вообще говоря, всегда будет присваивать себе все прекрасное – такого никто не назовет эгоистом и не будет бранить, а кажется, что такой-то именно и есть по преимуществу эгоист, ибо он присваивает себе все прекраснейшее и преимущественные блага, служа тому, что в нем есть наиболее сильного и во всем повинуясь этому; как сущность государства и всякого сложного целого заключается в том, что в нем господствует и наиболее сильно, точно так же в этом заключается и сущность человека. Тот человек наибольший эгоист, который любит разум и служит ему. Точно так же тот человек называется владеющим собой, в котором господствует разум, и тот не владеющим, в котором он не господствует, так как разум и есть сущность человека, и те действия считаются по преимуществу принадлежащими человеку и произвольными, которые суть результат размышления. Итак, ясно, что человек и есть именно этот разум или по преимуществу он и что нравственный человек более всего любит разум; потому-то такой человек в особенности может быть назван эгоистом, однако в ином значении слова, чем то, которое обозначает собой нечто постыдное. Разница настолько велика, насколько жизнь разумная различна от жизни, подверженной страстям, и насколько стремление к прекрасному различно от стремления к кажущейся пользе. Все любят и хвалят тех людей, которые всеми силами стремятся к осуществлению прекрасного; если бы все люди боролись и состязались в осуществлении прекрасного, тогда общество достигло бы того, в чем оно нуждается, а каждый отдельный человек имел бы величайшее из благ, если добродетель – величайшее благо. Итак, нравственный человек должен быть эгоистом, и таким путем он сам останется в выгоде, осуществляя прекрасное, и другим принесет пользу. Дурной человек, напротив, не должен быть эгоистом, ибо следуя дурным страстям, он нанес бы себе и своим ближним вред. То, что делает дурной человек, и то, чего от него требует долг, находится в разногласии; нравственный человек, напротив, именно то и делает, что он должен делать, ибо разум всегда избирает лучшее для него, нравственный же человек повинуется разуму. Тем не менее справедливо, что нравственный человек многое делает ради своих друзей и ради отечества, даже если бы ему при этом пришлось потерять жизнь. Он отбросит и деньги, и почет, и вообще все блага, из-за которых борются люди, чтобы сохранить себе прекрасное. Он предпочтет непродолжительное, но сильное ощущение долгой, но пустой жизни и скорее захочет жить прекрасно один год, чем многие года – бесцельно; он предпочтет одно прекрасное действие многим незначительным. Это случается с людьми, жертвующими своей жизнью. Они выбирают великое и прекрасное для себя. Они охотно отдают имущество, если этим могут доставить друзьям своим выгоду; друг получит деньги, а сам он совершит прекрасное; он таким образом присвоит себе большее благо. Также он поступит и по отношению к почестям и должностям. От всего этого он откажется в пользу друга, ибо это прекрасно и похвально по отношению к самому себе. Итак, такой человек сказывается во всех отношениях нравственным, ибо он выбирает прекрасное взамен всего. Можно даже отказаться от действий в пользу друга в тех случаях, когда прекраснее побудить друга к известному делу, чем самому сделать его. Итак, кажется, что во всех прекрасных в нравственном отношении делах нравственный человек присваивает себе большую часть. В таком смысле должно быть эгоистом, как было сказано, а не в том, в каком им бывает большинство людей.
§ 9. Может возникнуть также затруднение, нуждается ли блаженный в друзьях или нет. Говорят же, что счастливые и самоудовлетворенные не нуждаются в друзьях, ибо они владеют блаженством; будучи самоудовлетворенными, они не нуждаются ни в чем ином; друг же, будучи вторым «я», доставляет то, что они сами не могут себе доставить, поэтому-то и поэт говорит:
[32]
К чему друзья человеку, покровительствуемому счастьем?
С другой стороны, кажется нелепым наделять блаженного всякого рода благами, но не наделить его друзьями, которых должно считать величайшим из внешних благ. Если другу более свойственно делать благодеяния, чем получать их, и если свойственно хорошему человеку и добродетели делать добро, и если, наконец, прекраснее делать добро друзьям, чем чужим, то нравственный человек будет нуждаться в людях, которым он мог бы оказывать благодеяния. Поэтому-то и поднимают вопрос, нуждаются ли люди в друзьях более в несчастных или счастливых обстоятельствах, так как человек не только нуждается в несчастии в благодетелях, но в счастье нуждается в людях, которым он мог бы оказывать благодеяния. Сверх того, нелепо было бы делать блаженного аскетом. Никто не согласился бы владеть всеми благами мира, если ему не с кем поделиться ими. Человек – общественное животное и по природе создан к сожитию с другими. Это же следует сказать и о блаженном, так как он по природе владеет всеми благами. Ясно также, что лучше жить с друзьями и с нравственными людьми, чем с чужими или с кем попало. Итак, блаженный нуждается в друзьях. Но что же в таком случае говорят первые и что в их мнении истинного? Или, может быть, они, как большинство людей, разумеют под именем друзей людей полезных? В таких людях счастливый не будет нуждаться, так как он владеет всеми благами. И в приятных он не будет вовсе нуждаться или лишь очень немного, так как жизнь его приятна и вовсе не нуждается в каком-либо добавочном наслаждении, а так как он не нуждается в подобного рода друзьях, то и кажется, что он вовсе не нуждается в друзьях; но это вряд ли справедливо. В самом начале было сказано, что блаженство есть известного рода энергия, энергия же, очевидно, видоизменяется, а не есть нечто покоящееся подобно имуществу. Итак, если блаженство состоит в деятельной жизни, и если деятельность х
[33]орошего человека сама но себе превосходна и приятна, как было сказано, и если к числу приятных вещей принадлежит осуществление того, что свойственно каждому, и если, наконец, мы лучше судим о ближних и их действиях, то действия хороших людей, наших друзей, должны быть нам приятны, если мы хорошие люди. В таком случае обе стороны получают то, что по своей природе приятно. Итак, блаженный нуждается в подобного рода друзьях, если он желает созерцать прекрасные действия, которые свойственны ему, а именно таковы действия хорошего друга. Далее, ведь полагают же, что блаженный должен вести приятную жизнь, а жизнь аскета тягостна, ибо нелегко быть постоянно деятельным самому по себе, в то время как деятельность сообща с другими и для других легка. Итак, подобная деятельность, будучи сама по себе приятной, станет постоянной, а постоянность – признак блаженного. Нравственный человек, поскольку он таков, наслаждается добродетельными действиями, в то время как действия, имеющие своим источником зло, его оскорбляют, подобно тому, как музыкальный человек наслаждается прекрасными мелодиями, а плохие причиняют ему страдания. Далее, общение с хорошими людьми доставляет нам возможность упражняться в добродетельных действиях, как говорит Феогнид. Хороший человек должен быть желанным другом хорошему же, это, как кажется, заключено в природе самих вещей, ибо, как было уже сказано, благо по природе и есть благо хорошего человека, и оно-то само по себе приятно. Жизнь животных определяется ощущениями, жизнь людей – ощущениями и мышлением. Возможность становится действительностью, а в ней и заключается принцип жизни, следовательно, жизнь заключается в ощущениях и в мышлении. Но жизнь есть благо само по себе, так как она – нечто определенное, а определенность свойственна благу. Благо по своей природе в то же время благо для нравственного человека, поэтому-то жизнь должна быть приятна всем. Конечно, не должно приводить в пример дурную и развратную жизнь или жизнь, полную страданий, ибо такая жизнь неопределенна, как неопределенно и все, вошедшее в состав ее. Это станет ясно из того, что нами впоследствии будет сказано о страдании. Итак, если жизнь сама по себе благо и наслаждение (как это следует из того, что все люди желают жить, а в особенности нравственные и блаженные люди, так как жизнь их наиболее желанная и счастливая), если человек в то время, когда он смотрит, и в то время, когда слушает, сознает свое слушание, а идущий сознает, что он идет, и если, вообще говоря, в нас есть всегда нечто, сознающее нашу деятельность, то можно сказать, что мы сознаем и мыслим то, что мы мыслим. Но с сознанием нашего сознания и мышления сопряжено и сознание нашего бытия, ибо бытие и заключается в ощущении и в мышлении. Сознание жизни само по себе приятно, ибо жизнь по природе – благо, а сознание содержащегося в ней блага должно составлять наслаждение. Итак, жизнь желательна и в особенности желательна хорошим людям, так как бытие для них – благо и наслаждение; ощущая в себе благо само по себе, они наслаждаются этим. Но нравственно совершенный человек относится к себе самому так же, как к своему другу, так как друг – его второе «я». Итак, собственно бытие каждого желательно ему настолько же или приблизительно настолько же, насколько и бытие друга. Но бытие ему желательно потому, что он сознает себя хорошим – ощущение, приятное само по себе; он должен иметь сродное ощущение о бытии друга, а таковое возникает ведь благодаря жизни вместе и благодаря общению мыслями и идеями, ибо в этом значении употребляется слово «общение» по отношению к людям, но не в том, в котором про стадо говорится, что оно пасется вместе на одном поле. Итак, если бытие для счастливого человека желательно само по себе, так как оно по природе благо и доставляет наслаждение, и если для него почти в той же мере желательно и бытие друга, то, значит, и друг будет принадлежать к числу желанных объектов; а что для блаженного желательно, тем он должен обладать, ибо в противном случае блаженство было бы не полно. Следовательно, блаженный нуждается в совершенных друзьях.
