И больно от того, что он стоял невыносимо близко, но я уже поставила точку. Его близость невыносимо манила, но я не имела права даже на…
…вот этот поцелуй.
— Макс… — позвала я беззвучно, едва он отпустил мои губы на свободу.
— Ммм? — Он поцеловал меня в уголок рта.
— Ты слышал, о чем мы тут уже битый час беседуем?
— О чем? — спросил он отвлеченно, касаясь губами виска, скулы, ушной раковины.
— Я уезжаю. А у тебя кофейни. Мы расстаемся.
— Слышал… — шепнул он мне на ухо и продолжил, спускаясь вниз, к шее, дотрагиваясь кончиком горячего языка до тонкой кожи на ключице. И возвращаясь обратно к губам, накрывая их очень нежным, но будоражащим ярким поцелуем.
Я не могу сопротивляться.
Сказать, что мы расстаемся — могу, сесть в самолет — могу, закрыть за ним дверь навсегда — могу.
Не целовать его — нет, не могу.
Это всего лишь поцелуи. Каждый из них может стать последним и потому каждый — целый мир, состоящий из жадной памяти, острого сожаления и неистовой горечи, рожденной из двух слишком сладких месяцев.
— Знаешь, что я забыл? — говорит Макс в тот самый момент, когда его пальцы, уже проделав долгий и сладкий путь от моей груди до живота, наконец коснулись внутренней стороны бедер и стерли влагу, текущую по ним.
— Что? — выдыхаю сквозь сияющие огоньки под веками и привстаю на цыпочки, чтобы заставить эти пальцы погнаться за мной, а потом опускаюсь — и ловлю их в ловушку. Одно лишь его движение к влажному, горячему, ждущему наполняет все тело жаркой тяжестью, кровь ударяет в голову, и я плыву.
— Я так и не рассказал, как я тебя люблю, — говорит он медленно, тихо и очень отчетливо, но его слова тонут в шуме крови в моих венах, в стуке пульса в висках, в горячечном дыхании.
— Как?
Прямо сейчас он любит меня нежно и медленно, но при этом так плотно и глубоко, с каждым толчком внутрь я задыхаюсь от пронзительного чувства наполненности и силы, будто он приколачивает меня к себе насмерть.
— Невероятно.
Толчок.
— Сильно.
Толчок.
— Навсегда.
Я выгибаюсь, немо хватая ртом воздух, когда меня накрывает с головой то, чему нет названия, потому что я сейчас не уверена, что кто-либо в мире испытывал что-то подобное.
Макс прикусывает мое плечо и глухо стонет сквозь сжатые зубы.
В такие моменты пропадает желание менять позы, добавлять игрушки, придумывать новые и новые способы развлечься в постели, потому что каждое самое простое касание, поцелуй, движение снаружи внутрь и обратно — обретают ценность и высший смысл сами по себе. Их больше не нужно наполнять — они сами по себе наполнены тем, что мы хотим отдать друг другу.
На, возьми, пусть будет у тебя, это все, что у меня есть, — и я хочу, чтобы оно принадлежало тебе. И меня возьми — я тоже хочу принадлежать тебе. И чем больше мы отдаем, тем больше остается, выплескивается наружу слезами, стонами, криками, горячим шепотом.
Гладкие и сияющие, мы отразились друг в друге и тем понравились — золотисто розовым этим выпуклым отражением. А теперь наши неровности обнажились, прислонились друг к другу — и совпали, словно жизнь специально ломала и обтесывала нас друг для друга.
Мы не могли остановиться, просто не могли. Даже когда Макс кончал, он не выпускал меня из железных объятий, не давал отстраниться, продолжал ласкать, продолжал целовать, шептать на ухо все те слова, что хотела бы шептать ему я. Но я лишь повторяла их эхом в своей голове, полностью соглашаясь. А потом мы продолжали и продолжали, будто старались по-настоящему слиться в единое существо, которому уже не нужны будут слова и невозможно будет разделиться.
Мы засыпали в постели, мокрой от пота, смазки и слез, мы просыпались, не разделяясь и снова, снова шептали друг другу волшебные сказки о том, как все могло бы быть.
Мы так ничего и не решили, но заснули крепко обнявшись на краю пропасти — или в последнюю ночь в Помпеях. Не в силах расстаться, но и без возможности быть вместе.
Просто отложив все решения на еще одно бесконечное слияние.
Взрывная карамель
Я бы с удовольствием проспала еще пару суток, но солнечный луч воткнулся мне прямо в глаз и не оставил шансов. Я помнила, что за окном темнело, — это уже следующее утро, что ли?
Ни черта себе мы…
Горячее тело Макса прижималось ко мне сзади, он оплетал меня всем собой — было тяжело, но правильно. Как надо.
— Ой. — Я пошевелилась и случайно заехала локтем Максу в грудь. Он проснулся и сразу стянул железные объятья еще на несколько сантиметров, даже не открывая глаз.
— Подай мой телефон, — попросил осипшим со сна голосом, сделав попытку до него дотянуться и не осилив.
Я передала его и удивилась:
— Зачем ты его выключил?
— А чего они названивали? — хмыкнул он и тут же присвистнул: — Ни черта себе. Полдень. Хорошо поспали.
— Я-то ладно, а ты же вчера отсыпался вроде?
— Неа, не смог уснуть. Волновался, думал, что ты была какая-то странная, — и, кстати, оказался прав! — но боялся тебя разбудить, ждал утра. А в шесть позвонили со склада: срочно выселяйтесь. Приезжаю, а там уже громилы выносят наши контейнеры. Хозяин сказал: конец аренде — и все. Пока разбирался, позвонила ты…
— Ой, а как же там теперь? — заволновалась я.
Макс пожал плечами:
— Разгребу. Не первый раз.
Телефон пискнул, включаясь, засигналил разнообразными звонками мессенджеров. Да, разгребать, видимо, придется много…
Макс долго смотрел в экран, иногда прикасаясь к нему, и лицо его становилось все более жестким.
— Тебе стоит включить свой тоже, — как-то странно сказал он. — Ну или уже не включать, не расстраиваться, выкинуть как есть.
— Что там? — Я скатилась с кровати на пол, подхватила телефон, вдавила кнопку — ну, быстрее!
Сотни пропущенных — ого! От Макса, от Вика — ну, понятно. Куча незнакомых. Миллион, не меньше, от отчима. От заказчицы — ой-йо, блин, стыдно-то как! Первый раз в жизни заказ продолбала и даже не вспомнила! Может быть, я еще успею сегодня…
Но через несколько секунд стало понятно, что несделанный торт — моя последняя проблема.
Мессенджеры тоже перемигивались огоньками непрочитанных сообщений, и счет все увеличивался. Я и не знала, что знакома с таким количеством людей. Открыла первое попавшееся сообщение с огромным количеством восклицательных знаков и ссылкой. Ткнула в нее…
Ой, мама.
Я с трудом выдохнула.
Мечтала же когда-то стать знаменитой.
