Книга Годы риса и соли, страница 146. Автор книги Ким Стэнли Робинсон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Годы риса и соли»

Cтраница 146

– Но посмотри на эти мёртвые тела. Те, кем они были, не вернутся. Когда приходит смерть, мы не возвращаемся.

Бай подумал об индийце, неподвижно лежавшем на земле. Он сказал:

– Ты просто расстроен. Конечно мы вернёмся. Вот только что я разговаривал с Куо.

Ивао пристально посмотрел на него.

– Не цепляйся за эту жизнь, Бай. Вот чему научился Будда прямо на этом месте. Не пытайся остановить время. Никто не может этого сделать.

– Острота остаётся. Говорю тебе, он резал меня так же больно, как и всегда!

– Мы должны попытаться принять перемены. А перемены ведут к смерти.

– И дальше, через смерть.

Бай сказал это как мог весело, но голос его звучал горько. Он скучал по Куо.

Ивао обдумал слова Бая, и по его лицу было видно, что он надеялся услышать что-то обнадёживающее от буддиста у дерева Бодхи, но что тут скажешь? Сам Будда сказал: страдание – реальность; с этим нужно встретиться лицом к лицу, с этим нужно жить; спасения нет.

Через некоторое время Бай встал и пошёл посмотреть, что делают офицеры. Они пели сутру, возможно на санскрите, решил Бай и тихо присоединился к «Лэнянь-цзин», Шурангама-сутре, по-китайски. И поскольку день клонился к вечеру, сотни буддистов обеих армий собрались вокруг этого места, и грязь покрылась людьми, которые читали молитвы на всех языках буддизма, стоя на выжженной земле, дымящейся под дождём, насколько хватало глаз, чёрно-серой и серебрящейся. Наконец они стихли. Мир в сердце, сострадание и мир. Острота остаётся.

Книга девятая. Нсара
Годы риса и соли

Солнечными утрами парки на берегу озера заполнялись гуляющими семьями. Ранней весной, когда растения едва-едва выпускали твёрдые зелёные почки, которые вскоре распустятся во всём своём красочном многообразии, голодные лебеди собирались на блестящей чёрной воде у променада и воевали за ломти чёрствого хлеба, брошенные им детворой. Когда Будур была маленькой, кормить лебедей было одним из любимых её занятий, и она заливалась смехом, глядя, как они хлопают крыльями и дерутся за крошки; теперь она смотрела на сегодняшних детей, охваченных тем же весельем, тоскуя по ушедшему детству и с горечью сознавая, насколько эти красивые и смешные птицы на самом деле несчастные и голодные. Будур хотела бы быть смелее, чтобы присоединиться к детворе и скормить бедняжкам ещё немного хлеба, но в таком возрасте она смотрелась бы странно, как умственно отсталая школьница на выездной экскурсии. Да и потом, у них у самих дома хлеба оставалось не так уж много.

Солнечный свет отражался от водной глади, и здания, окаймляющие дальний берег озера, искрились лимоном, персиком и абрикосом, точно подсвеченные изнутри огоньком, заточенным в их каменных стенах. Будур возвращалась домой через старый город с его серым гранитом и чёрной древесиной старинных зданий. В начале своей истории Тури был римским городом, перевалочной станцией на главном переходе через Альпы; однажды отец возил их на Замочную скважину – неприметную альпийскую теснину, где до сих пор остался участок римской дороги, петлявший в траве, как хребет окаменевшего дракона, истосковавшегося по подошвам солдат и торговцев. Теперь, после столетий безвестности, Тури снова стал перевалочной станцией, на этот раз для поездов, и столицей Объединенных Альпийских Эмиратов, крупнейшим городом во всей центральной Фирандже.

В центре города царила суета и скрипели трамваи, но Будур любила ходить пешком. Ахава, своего спутника, она игнорировала; по-человечески он был ей симпатичен – простой, не хватающий звёзд с неба мужчина, – ей только не нравилась его работа, которая состояла в сопровождении Будур во время прогулок. Она принципиально не замечала его, как нечто, оскорбляющее её достоинство. Но также она понимала, что он доложит отцу о её поведении и отказе с ним разговаривать, – и ещё один маленький гаремный протест достигнет ушей отца, хотя бы через третье лицо.

Она повела Ахава мимо многоквартирных домов, усыпавших выходящий на город склон холма, к Центральной улице. Их дом был окружён красивой высокой стеной в узорах из серых и зелёных тёсаных камней. Деревянные ворота венчала каменная арка, которую так густо опутали лозы глицинии, что казалось, можно вытащить из арки несущий камень, а она так и останется стоять. Ахмет, их привратник, сидел на своём месте в укромном деревянном чуланчике с внутренней стороны ворот и угощал всех входящих, если у тех было время задержаться, чаем, поднос с которым стоял у него наготове.

Дома тётя Идельба разговаривала по телефону, установленному во внутреннем дворе на столике под стрехой, откуда были слышны любые разговоры. Отец пытался таким образом добиться того, чтобы разговоры не выходили за рамки приличия, только тётя Идельба обычно обсуждала микроскопическую природу и математику внутреннего строения атомов, и потому никто не мог понять, о чём на самом деле она говорит. Но Будур и так нравилось её слушать: тётины телефонные разговоры напоминали сказки, которые Идельба читала ей когда-то, когда Будур была ещё маленькой, или её кухонные беседы с матерью Будур о стряпне (тётя Идельба страстно любила готовить и говорила о всяких рецептах, процессах и утвари так загадочно и многозначительно, как сейчас по телефону, словно стряпала новый мир). А иногда она клала трубку с озабоченным видом, рассеянно отвечала на объятия Будур и сознавалась, что всё именно так и обстоит: илми, учёные, действительно стряпают новый мир. Или готовятся к этому. Однажды она повесила трубку, зардевшись, и пустилась отплясывать по двору менуэтные па, распевая бессмысленные звуки и слова прачечной распевки: «Бог велик, как велик Бог, очисти нашу одежду, очисти наши души».

На этот раз она повесила трубку и даже не заметила Будур, а только уставилась на клочок неба, видневшийся со двора.

– В чём дело, Идельба? Ты чувствуешь хем? [46]

Идельба покачала головой.

– Нет, это мушкил, – что значило конкретную проблему.

– Что случилось?

– Хм… Если в двух словах, исследователи из лаборатории получили очень странные результаты. Вот о чём, по сути, речь. И никто не понимает, что это значит.

Лаборатория, с которой Идельба общалась по телефону, в настоящее время стала основной её связью с внешним миром. Раньше она преподавала математику и занималась наукой в Нсаре вместе с мужем, исследователем микроскопической природы. Но безвременная кончина мужа выявила определённые нарушения в его бухгалтерии, и Идельба осталась без средств к существованию, а их общая работа оказалась в итоге его работой, и вышло так, что ей нечем зарабатывать и негде жить. Так, по крайней мере, сказала Ясмина; сама Идельба никогда об этом не говорила, просто явилась однажды с чемоданом, в слезах, поговорила с отцом Будур, который приходился ей сводным братом, и он согласился приютить её на некоторое время. Как позже объяснил отец, гаремы создавались в том числе и для этого: они защищали женщин, которым некуда было податься.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация